В его глазах бунтуют пожары, которые так или иначе поджигают и меня. И молчать больше не хочется.
Сам того не ведая, он вскрыл уже загнивающую рану.
— И я бы отлично научилась брать, Андрей, если бы ты что-то давал, — со злостью выговариваю.
Он останавливается возле окна и, стоя спиной, делает поворот головы.
— И чего же я не давал? — усмехается. — Что было не так?..
— Стабильности. Уверенности. Ты позвал с собой в Грецию, но не предложил мне выйти за тебя. Странно, что вообще об этом заговариваю я, а не ты.
— Когда я должен был предложить? Может, когда ты заявила, что работа — это главное, что есть в твоей жизни? Что без неё себя не представляешь?
— Так и было ровно до тех пор, пока ты не появился, — тихо произношу.
Приглаживаю волосы и срываюсь. Он снова кричит на меня, снова в чем-то обвиняет.
Ничего не поменялось.
И уже не поменяется. Увы.
Моё лицо будто каменеет, но я всё же нахожу в себе гордость задрать подбородок и, пытаясь спрятать обиду за независимостью, произнести:
— В любом случае, это не важно. Сейчас уже поздно. Я никогда не поверю, что тебе нужна я, а не ребенок.
— Вот как, — произносит Адриан, закидывая руки в карманы брюк. Приближается ко мне и награждает ненавистным взглядом. — Просто, блять, прекрасно.
Прикрываю глаза, когда он словно ураган проносится мимо, и в очередной раз вздрагиваю от жуткого удара входной двери.
Смаргиваю стеклянные слезы, потому что Адриан Макрис вместо того, чтобы извиниться и успокоить меня… просто ушел! Ушел, черт возьми.!..
Глава 34.
Когда дверь на первом этаже снова хлопает, прикрываю глаза и поглаживаю разбушевавшуюся в животе дочку.
— Т-ш-ш, моя маленькая, — шепчу в темноте. — Сейчас будем спать. Просто твой отец… невозможный человек.
Подумав, справедливости ради добавляю:
— И мама такая же. Мы оба ненормальные, но очень тебя любим. Надеюсь, к тому моменту, пока ты родишься, мы не поубиваем друг друга.
Слышу, как щелкают замок и выключатель, как Адриан поднимается на второй этаж.
Вместе с этим приходит долгожданное расслабление, потому что несмотря ни на что, когда он рядом, мне становится спокойнее.
Озарение вспышкой в душе загорается. Мы можем быть какими угодно — озлобленными, незамечающими, жестокими по отношению друг к другу, но я всегда знаю — я в безопасности.
Я в безопасности.
И работать в телецентре, после того, как Адриан заделался его собственником, мне стало гораздо комфортнее. Перестать сражаться на мужском поле с Вознесенским и Батюшкой. Перестать обороняться. Просто знать, что ничего плохого не случится.
И жить всё это время в его доме было безопасно…
Это необъяснимо, но сейчас понимаю — те дни и месяцы, когда Макрис был рядом, я наконец-то могла позволить себе быть другой. Глупой… Отпустить контроль, который так или иначе, сопровождал меня с самого детства.
Для всех я, Вера Стоянова — журналист и ведущая. А рядом с ним — просто Вера из России. Просто женщина. Взбалмошная, эмоциональная, постоянно что-то вытворяющая. Живущая себе на уме.
Среди своих малочисленных подруг и коллег я всегда славилась тем, что из любой ситуации могу найти выход, всегда могу помочь. Словом, делом, советом. И только под прессом сильных, раздирающих душу чувств к Андрею, я совершала свои самые глупые поступки в жизни.
Рассказать Ире о нашем совместном отпуске в Салониках — один из них.
И что это как ни доказательство того, что мои чувства к этому мужчине всё ещё там… внутри, в сердце? С тем же Олегом я никогда не вела себя глупо. Просто позволить себе не могла.
Сильная, умная женщина — это та, которую окружают слабые мужчины. Как только на горизонте возникает кто-то настоящий, вся сила улетучивается. Потому что фокус всегда там, где пусто.
Человеческий организм так устроен. На слабость реагирует силой, а на силу — слабостью.
Молча слушаю, как ровно шумит вода в душевой, потом смолкает.
Проходит ещё минут пять и Адриан появляется на пороге моей комнаты. Боясь пошевелиться, в полумраке наблюдаю за тем, как он прикрывает окно. Подтянутая грудь, низко сидящие на бедрах пижамные брюки, татуировка на спине. Судорожно представляю, что сейчас он уйдет, и такой уютный, камерный мир, установившийся между нами за эти дни, снова рухнет.
Снова станет пусто. Мужской мир опять заставит сопротивляться и биться за место под солнцем.
А вдруг мне опять приснится тот кошмар? Он больше не придет меня спасать?..
Я… не хочу так.
— Подвинься, — слышу тихий голос над головой.
С одной стороны, ужасно бесит, что Андрей не сомневается в том, что я согласна спать с ним после ссоры. С другой — сердце греет мысль — он пришел, чтобы остаться.
Злится, ругается, но возвращается.
Всегда.
Из Греции дважды прилетел ко мне в Россию, после покушения — снова вернулся. Что бы я ни делала, он всегда рядом. Я… боже, я ведь невольно, косвенно явилась виновной в смерти человека, а он все равно рядом.
Стиснув зубы, освобождаю Адриану место и отворачиваюсь.
— Если будешь храпеть — выгоню.
— Опять на мой возраст намекаешь? — Макрис хрипло смеется.
Устраивается позади, проталкивает руку мне под голову, а второй накрывает поверх одеяла выпуклый живот. Располагаюсь в коконе из крепких мужских объятий и доверчиво трусь щекой о твердое предплечье. Тут же отпрянув, пугаюсь интуитивной реакции своего тела.
Оно его уже простило, а я — нет.
— Ты снова на меня кричишь, Андрей, — с обидой выговариваю претензию. — Бесишь.
— Пфф… Уверен, что за весь разговор даже голоса не повысил, — ворчит он мне в шею.
По телу мурашки волнами расходятся. От груди к низу живота и далее к кончикам пальцев на ногах. Вот как на него злиться?..
— Твоя эта уверенность тоже бесит.
— Выскажись уже, — тяжело вздыхает он. — И покончим с этим всем. Раз и навсегда.
Словно руки мне развязывает. Ну, держись. Сам напросился.
— Ты все время нападаешь и обвиняешь. Ничего у нас не получается...
— Ты рассуждаешь об отношениях как об очередном телевизионном проекте. Как журналистка. Как Вера Стоянова.
— Тебе так кажется.
Тишина ночи успокаивает нас обоих. Шум моря выступает мощным антидепрессантом. Мы поругались… Он ушел, потом вернулся. Мы разговариваем. Как взрослые, самодостаточные люди, а не как истеричка и невротик.
— Скажи мне, как ты оцениваешь любой свой сюжет или выпуск?
— Глупый вопрос, Андрей. Как обычно оцениваю. Получилось — не получилось.
— В этом-то и проблема. Наши отношения — это не твоя работа. Просто прими, что они получились. С оговорками. С конфликтами. Но получились.
Адриан продолжает что-то говорить, а я сдержаться не могу. Слезы по щекам. Внутри лавина из сомнений, обиды и… любви.
Любви.
Любви.
Боже.
Она все это время скрывалась под толщей из обиды. Я смертельно на него обижена. Всё ещё.
Из-за живот неуклюже и долго разворачиваюсь, а потом произношу со злостью:
— А я не хочу с оговорками. Это даже звучит нелепо. Я хочу быть для тебя лучшей. Безоговорочно!.. Мне надо «всё или ничего», понимаешь? Если ты не даешь мне «ВСЁ», я снова выберу «НИЧЕГО». А ты довольствуйся другими…
Отодвигаюсь как могу. Осознание собственных чувств дается мне болезненно.
Не любить его — было так… удобно.
Любить его — так… естественно.
Он… он и есть — мой дом! На фундаменте, состоящем из чувства безопасности, которое я ощущаю рядом с ним, держатся самые прочные в доме стены — страсть, крепкие объятия. Наша физическая любовь. Слияние тел, которое, будем честны, нам всегда удавалось. Ну а близость душ — самое хрупкое, что у нас есть — это крыша. Пока соломенная, к сожалению. Недолговечная. Разность менталитетов, разница в возрасте, противостояние характеров — раз за разом крышу срывало, но фундамент и стены не снесет никаким враждебным ветром перемен.
