— Кто это сказал?
— Э-э... я прочитала в книге, — призналась она.
— Ты купила книги о беременности? — Его взгляд потеплел, как будто он утратил часть своей самоуверенности.
— Не совсем. Я пошла и посмотрела в библиотеке. — В последний уик-энд, просто для того, чтобы хоть чем-то заняться, чтобы меньше думать о Камероне.
Он хмурился, казалось, целую вечность.
— Ты была у врача?
— Но я только что пропустила месячные!
— Ты ужасно бледная. Тебе, наверное, не хватает железа и чего-нибудь еще. — Он говорил как опытный гинеколог! — Шпинат. Или печень.
Алессандра почувствовала прилив тошноты.
— Пожалуйста, не говори о еде! — слабо попросила она.
— Я буду заботиться о тебе, — твердо заявил Камерон.
— А что, если я этого не хочу?
— Я собираюсь... — продолжил он, как будто она ничего не говорила.
— Как долго? — Неужели в ее голосе звучит надежда? Алессандра надеялась, что нет.
— По крайней мере пока не родится ребенок. Ее сердце сжалось, когда она поняла, как неопределенно прозвучали эти слова.
Теперь он освобождал ящик с ее бельем, его рот сжался, когда он начал собирать прозрачные кружева и его пальцы, обшаривавшие угол ящика, наткнулись на свадебное и обручальное кольца. Он подержал их на своей ладони, а затем протянул жене.
— Надень их, — приказал он коротко. Что-то дикое и угрожающе мерцающее в его глазах заставило ее в первый раз в жизни послушно сделать то, что он велел. Она взяла кольца без пререканий. Безмолвное подчинение не ускользнуло от него.
— Боже мой, — проговорил он, и слабая улыбка заиграла в уголках его губ. — Надо получше запомнить время и место для потомков.
— Ха-ха-ха! — Она надела тонкие золотые кольца на безымянный палец, сразу почувствовав, как давно их не носила, и посмотрела на мужа.
Взгляд серо-синих глаз был прикован к ней.
— А теперь давай одеваться, — мягко сказал он.
Камерон поставил чемоданы на пол и повернулся к Алессандре.
— Я сделаю тебе чай — «Эрл Грей» с лимоном.
— Спасибо, — поблагодарила она автоматически, и он насмешливо поднял брови.
— Что с тобой, Алессандра? — спросил он сухо. — Ты уже на целую минуту забыла, что сердишься на меня.
Их взгляды встретились, и оба почувствовали, как раздражение отпускает их.
— Я должна раздеться, — спокойно проговорила Алессандра.
— А я пойду и приготовлю чай, — повторил Камерон, и некое подобие улыбки тронуло уголки его губ.
Проводив его взглядом, Алессандра осмотрелась. Ей казалось, что здесь все будет выглядеть как-то по-другому, словно она вернулась из долгосрочного отпуска, но все оставалось по-прежнему — тепло и уютно, красиво и даже роскошно и в то же время очень по-домашнему. Однако чувство, что она возвратилась домой, исчезло, подумала Алессандра печально. Ведь это на самом деле больше не ее дом, а просто временное убежище, пока она вынашивает ребенка, по крайней мере так предложил Камерон.
Она сидела, чувствуя себя лишней, как свекровь во время медового месяца, вздыхала и думала, зачем она здесь. Ничто не изменилось. Ничего не решено. Правда, Камерон узнал, что она беременна, и теперь, вероятно, будет следить за ней, как за гусыней, несущей золотые яйца. Как же! Наследник его чертовой империи!
Это ни на йоту не уменьшало проблемы несовместимости, которая так ярко проявилась в первые же месяцы их брака.
Алессандра почувствовала, как в желудке поднимается тошнота. С трудом сдерживаясь, она побежала в ванную, чтобы бессильно опуститься на пол, — только бы вовремя добраться до ванны, пока ее не начнет тошнить, второй раз за сегодняшнее утро.
Лицо и шея стали липкими от пота, она стонала.
— Все нормально, — успокоил ее мягкий голос.
Сквозь разноцветные пятна, которые мелькали перед ее глазами, Алессандра видела Камерона, поддерживающего ее одной рукой за талию, а другой мягко убирающего волосы с ее лица. Откуда-то из глубины души прорвались рыдания, и она бессильно опустила голову на прохладную эмаль ванны.
— Ну-ну, — повторил он, — все хорошо.
— Нет, не хорошо! — возразила она, по-детски судорожно всхлипывая и шмыгая носом. — Теперь никогда не будет хорошо!
— Тсс... Конечно, будет.
Камерон смочил ее липкий лоб прохладной влажной тканью, и она сразу почувствовала, что ожила.
— Я не... — застонала она, и ее снова начало тошнить.
Камерон совершенно потряс ее своим умением приносить облегчение, как будто он всю жизнь только и делал, что ухаживал за беременными женщинами. Она не могла этого вынести.
— Уходи! — еле пробормотала она.
— Нет.
Прохладная ткань коснулась ее влажных висков, и она закрыла глаза, почувствовав себя намного лучше. Он смочил виски снова, и она громко вздохнула:
— О Господи!
— Ну как? — заботливо спросил Камерон. — Тебе стало лучше?
— Я ожила. Где тебя этому научили?
— Когда я очень уставал в школе, воспитательница смачивала мне лицо прохладной водой. И я помню то волшебное действие, которое она оказывала.
— Ты часто болел? — удивленно спросила Алессандра, все еще не поднимая глаз выше его груди. Она просто не могла себе вообразить, что Камерон может плохо себя чувствовать. Только не Камерон. Потому, подумала она виновато, потому что он такой сильный, крепкий, муж не может болеть, как простые смертные.
Он опустил полотенце в ледяную воду и быстро выжал его.
— Впервые это случилось, когда я уехал из дома. Доктора говорили, что это было на нервной почве, что я болел потому, что был несчастлив.
— А ты был?
— Ужасно. — Он нервно усмехнулся. — Мне не нравился интернат, и я страшно тосковал по маме.
— Ты никогда не говорил о ней. — И осторожно спросила: — Она умерла?
Их глаза встретились, и они долго их не отводили. Она видела перед собой легкоранимого мальчика, каким он был прежде, но Камерон быстро справился с собой и вновь замаскировал свои истинные чувства под внешней бравадой.
—Замыкаешься в себе, — объяснил он спокойно. — И начинаешь переживать, затем это бессознательно входит в привычку. Конечно, ее смерть не оказалась неожиданностью: она очень долго болела. Но удар от потери был не меньше. И, конечно, ее уход ужасно подействовал на моего отца.
У Алессандры слезы подкатывали к горлу. Но им обоим станет только хуже, если она разревется.
— Уходи, — попросила она снова, но в ее голосе не было уверенности. — Пожалуйста, Камерон.
— Почему?
— Но это очевидно!
Он покачал головой:
