– Я и не думала ничего подобного, – ответила Виктория, пытаясь сесть. Она откинулась на подушку, которую он подложил ей под спину, и с трудом приняла сидячее положение. – Мне казалось, что брак с Джебом и обвинения в том, чего я не совершала, вышибли из меня всю романтическую чепуху. Похоже, однако, что это не так.
– Почему ты продолжаешь настаивать на своей невиновности?
– А почему ты продолжаешь убеждать меня, что везешь меня обратно не из-за денег?
– Мы ни до чего не договоримся, повторяя все это. – Тринити посмотрел ей в глаза. – Если бы я поверил в то, что ты невиновна, я бы с еще большим упорством постарался, чтобы ты осталась на свободе.
Она уже поняла, что Тринити будет до конца отстаивать то, во что верит. Даже если ради этого ему придется лгать. Он сделал именно это, чтобы ее поймать. Она верила, что он сделает то же самое, чтобы ее защитить.
Но была ли у Виктории хоть малейшая надежда убедить его в ее невиновности? Может быть, и нет. Он не допускал этой мысли. Так что ей приходилось ждать, пока Бак и дядя их найдут.
– Но ты виновна, – продолжал Тринити. – Сводный брат Джеба, Керби, и судья Блейзер видели тебя с револьвером в руке.
– Керби увидел, что я держу револьвер, когда выбежал из дома, услышав выстрел, – объяснила Виктория. – Я заметила его на земле и по глупости подняла, думая, что это оружие Джеба. Я решила, что он сам застрелился.
– Откуда же он взялся?
– Не знаю. Может быть, его отшвырнул убийца, застрелив Джеба.
– И ты не слышала, как он ударился о землю?
– Я не помню, что револьвер лежал там, когда я склонилась над Джебом. Но не имеет значения, когда его уронили: я бы этого не услышала. В доме шел званый вечер – у них постоянно были такие вечера, – и было много шума, музыки... люди смеялись и разговаривали. Судья Блейзер устроил танцплощадку снаружи дома. Топот сапог и туфель по деревянному настилу все заглушил.
– Ты пытаешься уверить меня, что кто-то застрелил Джеба в тот момент, когда ты повернулась к нему спиной, а потом, когда ты над ним наклонилась, бросил револьвер на землю и сбежал, а ты ничего не видела и не слышала?
– Я знаю, это звучит неправдоподобно. Но я была очень взволнована. Я ни на что не обращала внимания. У меня только что произошла ужасная ссора с человеком, за которого я вышла замуж всего семь дней назад.
– О чем была ссора?
– О том, из-за чего мы все время ссорились. Он хотел только одного: напиваться и проводить все ночи с друзьями. Я могла бы понять, если бы речь шла об одной ночи или двух, но Джеб вечно или отправлялся на попойку, или устраивал ее у себя. Он начал вести такую жизнь каждую ночь, едва его отец объявил дату нашей свадьбы. Я-то думала, что после того, как мы поженимся, он успокоится и займется ранчо. Его отец был покалечен несколькими годами раньше, когда озверевший бык вспорол брюхо его коню и ему нужна была помощь Джеба. Но когда тот продолжал пить и после свадьбы, я поняла, что он никогда не повзрослеет. Я должна была попытаться что-то сделать, иначе наш брак закончился бы, толком не начавшись.
– И поэтому ты его убила.
– Я его не убивала! – почти закричала Виктория. – В этом не было смысла. Я все еще думала, что смогу его урезонить, но он накричал на меня.
– Неудивительно, что присяжные тебя осудили. В этой истории больше дыр, чем в мишени после учебной стрельбы. Ты сама поверила бы всему этому?
– Полагаю, не поверила бы. Знаю, что все это звучит невероятно, но тем не менее это правда.
Тринити внимательно слушал то, что она говорит, и взвешивал рассказанное. Если она лжет, неужели не смогла бы придумать лучшее объяснение? Но хотя этот рассказ обвинял ее, Виктория вновь и вновь повторяла именно его. Она не изменила в нем ни слова.
– Они провели суд немедленно. Судья Блейзер дал мне адвоката, который не хотел, чтобы меня оправдали. Я умоляла их подождать приезда дяди Гранта, но они отказались. Они сказали, что отошлют ему мои письма, но не сделали этого, и дядя Грант их не получал. Когда он приехал, они не позволили ему и его адвокату увидеться со мной. Судья Блейзер отклонил просьбу о новом рассмотрении. Он даже не отложил приведение приговора в исполнение на время, достаточное, чтобы они смогли ознакомиться с судебными протоколами. Мой свекор решительно хотел меня повесить.
– Они могли подать апелляцию в Остин.
– Дядя Грант начал было, но судья Блейзер поклялся, что повесит меня раньше, чем он успеет оттуда вернуться. Вот тогда-то Бак и вызволил меня из тюрьмы.
Кофе почти весь выкипел. Осталось только на одну чашку. Тринити отдал его Виктории и снова поставил воду кипятиться. Затем он помешал похлебку и добавил в нее сухих овощей.
– Как он это проделал?
– Никто не ждал побега из тюрьмы, ~~ объяснила Виктория. – Бак пришел туда где-то после полуночи. Он сказал тюремщику, что моему дяде стало плохо с сердцем и врач думает, что он может умереть. Поскольку я единственная его родственница, Бак пришел спросить у меня, что ему делать. В ту же минуту как тюремщик отвернулся, Бак сбил его с ног. Тот упал без чувств. Дядя Грант ждал с лошадьми позади тюрьмы. Никто не узнал, что я сбежала, до рассвета.
– Что сделал судья?
– Послал погоню, но мы покинули Техас раньше, чем она напала на след. Они послали за мной несколько охотников за вознаграждением, но Бак и дядя Грант кого-то из них подкупили, кого-то прогнали.
– Суп готов, – объявил Тринити. Чем больше он разговаривал с Викторией, тем тяжелее становилось у него на душе. Рассудок утверждал, что она виновна, а интуиция шептала, что может быть, и нет.
Он всегда доверял своей интуиции, но может ли поверить ей теперь?
Многочасовое путешествие рядом с ней было пыткой. Ее близость разрушила железную выдержку, которой он отличался в обществе женщин.
За какие-то два дня пути он стал бесконечно чувствителен к ее присутствию. Впрочем, нет. Это случилось в первый же день на ранчо, когда он помогал ей проводить землемерное обследование. Чувство это было не просто физическим влечением, это была симпатия.
Он поймал себя на том, что хочет, чтобы она оказалась невиновной. Он не мог поверить в дурацкую историю, которую она ему рассказала, но как же ему хотелось в нее поверить! Он ничего не знал о судье Блейзере, о Джебе или Керби, но хотелось верить, что не правы они, а не Виктория.
Он больше не знал, во что верит. Достаточно было ему взглянуть на нее, и все остальное становилось неважным. Что значили право, долг и самоуважение в сравнении с ее жизнью? Или его собственным душевным покоем?
Он уже не мог контролировать свои чувства к ней. И это его безумно пугало.
