— Марго, он сказал, что у нас был просто хороший секс, что он не хочет серьезных отношений…
— Отношений, тем более серьезных, нельзя хотеть или не хотеть. Они либо есть, либо нет.
Мой брат спал с лица, два месяца не летает, не вылезает с острова и не кадрит приезжих девок.
— Он…
— Джиллиан, послушай. Это не мое дело, но ты сама позвонила, стало быть тебя это волнует. Серьезно, несерьезно — вы не договорили, и это мешает вам обоим. Больше ни слова не скажу.
— Не говори ему, что я звонила.
— Понятно. Значит, так ты решила… Ладно, твой выбор. Пока.
— Марго…
Отбой. Суровая сестра Салливана повесила трубку. Джиллиан молча слушала гудки и машинально вытирала слезы, катившиеся по щекам.
Господи, сколько она за эти два месяца ревела — уму непостижимо! За всю свою предыдущую жизнь она едва ли столько плакала…
Через два дня Джиллиан приехала в гости к маме. Кьяра обняла дочь и повела ее в тихий уютный садик, где буйно цвели цветы, высаженные ее заботливыми руками за долгие годы одиночества. Две женщины с одинаковыми янтарными глазами присели на скамейку. Кьяра взяла холодную руку Джилл своими теплыми ладонями и пытливо заглянула в глаза.
— Как ты, Джилл?
— Плохо, мамочка. Абсолютно ничто не радует. Одиноко. Тоскливо. Тошно, непривычно, отвратительно. Никакого позитива.
— Бедная моя взрослая дочь! Мы с тобой сидим здесь и отчаянно боимся начать настоящий разговор. Мы обе не привыкли к тому, что можно не просто обмениваться информацией, а изливать душу…
— О, мама, я и про само существование души узнала совсем недавно… А вообще… ты права.
— Тогда начни с самого начала и с чего-нибудь несущественного. Как работа?
— Папу бы удар хватил. Работа — несущественно!
— Уверяю тебя, работа — это отнюдь не самое главное в жизни. Так как она?
— Да никак. Нового ничего, интереса никакого. Я думала, что смогу отвлечься, вернуться к привычному ритму, но ничего не получается.
И я не знаю, в чем причина. Мне совестно говорить об этом папе, он всю жизнь готовил меня к управлению компанией, а я всю жизнь к этому готовилась, но знаешь — не для женщины это дело.
— Рада, что ты это поняла.
— Мама… А что же существенно?
Кьяра улыбнулась, погладила сердитую, раскрасневшуюся от смущения дочь по щеке.
— Любовь, разумеется. Дом. Семья. И чтобы все были живы. Здоровы. Сыты, обуты и одеты.
Чтобы детский смех в доме, собаки и кошки, поцелуи на ночь, чтение вслух, семейные альбомы, уикенды на природе. Разве не так?
В спокойных глазах Кьяры не было тоски, но Джилл едва не разревелась, слушая все эти слова.
— Мама… бедная моя мамочка, как же ты… как же ты была одинока все эти годы! Неужели… неужели ты не обижена на папу?
Кьяра Ван Занд немного помолчала, задумчиво глядя на победительно пылающий костер розового куста. Потом сказала тихо и твердо:
— Я очень люблю твоего отца, девочка. Всегда любила. Не могу похвастаться, что жизнь моя была безоблачной, но что счастливой — это точно.
— Но ведь он… он с тобой…
— Послушай меня, Джилл. Люди, как правило, полагают, что в любви главное — обладание.
Поэтому большинство начинает требовать от своих возлюбленных проявления любви, знаков внимания, постоянного присутствия рядом с собой… уверяю тебя, они даже не замечают при этом, как умирает их любовь.
Я всегда слишком любила твоего отца, чтобы даже намек на мысль о разводе мог прийти мне в голову. Я просто принимала то, что было.
Была с ним рядом — и тем спасалась. Часто мне было горько и одиноко, он не поддерживал меня, даже когда я ждала тебя, то есть — внешне не поддерживал. Я тосковала, состарилась раньше времени, я почти не видела тебя, мою дочь… Но зато я много размышляла.
Знаешь, Джилл, а ведь любить бескорыстно и безответно гораздо приятнее. Это — чистое чувство. При нем невозможны ревность, злоба, обиды. Это — огонь, который горит внутри тебя и помогает жить. Однажды я представила себе жизнь без Дерека — и ничего не увидела.
Пустота. Я просто не смогла бы без него, понимаешь?
— Мама…
— Что касается наших с папой отношений и нашей с ним жизни, то только об одном я жалею по-настоящему. Мне не хватило смелости разговаривать с ним.
— Разговаривать? Не понимаю…
— Да, это так просто, что люди этого даже не понимают. Надо говорить, девочка. Говорить о своей любви, о своих сомнениях, своих чувствах, бедах, радостях… Не добиваться ответных признаний, клятв верности — просто говорить.
Нас всех слишком сковывают условности. Считается, что девушка должна быть скромной и ждать, когда мужчина признается в любви первым. Бывает стыдно говорить о том, что тебе не нравится заниматься любовью, например, в лифте. Ты боишься обидеть того, кто рядом, оттолкнуть его своими словами, а то и потерять, но теряешь-то как раз в результате молчания. Молчание — это ложь. Ложь — это смерть любви.
Джиллиан сидела бледная, молчаливая, судорожно сжав руки. Кьяра, немного запыхавшаяся от непривычного своего красноречия, заглянула в глаза дочери.
— Я помогла тебе хоть немного, Джилл? Прости, я очень неумелая мать.
— Ты — лучшая.
— Правда? Я рада это слышать от тебя, моя маленькая, гордая королева Джилл. Вот что…
Я не спрашиваю, что ты собираешься делать.
Скажу тебе одно: не оглядывайся. Лучше жалеть о том…
–.. О том, что сделал, чем о том, что МОГ сделать, но побоялся. Недавно мне это уже сказали. Полагаю, мне стоит прислушаться к мнению двух умных людей, которых я очень уважаю и люблю.
— Вот и хорошо. А о папе не волнуйся. Со временем он все поймет.
— Вот в этом я как-то не уверена.
— И очень зря. Ты знала отца только в качестве Стального Дерека, хозяина громадной промышленной империи, победителя. А я выходила замуж за честолюбивого, но очень эмоционального юношу. Знаешь ли ты, что когда один из его тогдашних боссов на совете директоров неуважительно отозвался о «секретарше из Кентукки», твой отец выкинул его из кабинета и спустил с лестницы?
— Папа?!
— Папа, папа. Знаешь, он был очень грозен, твой папа, в молодости. И вот, когда мне бывало особенно тошно, я вспоминала тот случай. И улыбалась сама себе, напоминая: он сделал это, защищая меня.
— Мама… Мне, может быть, придется уехать…
— Насколько я знаю, вы договорились с отцом, что ты можешь оставить свой пост в любой момент.
— В том-то и дело. Мама, я не знаю, чем закончится эта поездка…
— Еще один урок от меня, Джилл. Никогда не перестраховывайся. Задумала повернуть судьбу — сожги старые письма, выброси ключ от квартиры и иди вперед. Смешно — учу тебя тому, чего никогда в жизни не испытала сама… Будь счастлива.
