— Много месяцев назад?
— Где-то в мае. Мы встретились на заседании совета, и я спросил, будешь ли ты, как обычно, проводить лето у него. Вот тогда он и сказал мне, что ты собираешься замуж за Джозефа.
Марион, медленно, четко выговаривая каждое слово, произнесла:
— Впервые я повстречала Джо только этим летом в Монако. Мы обручились в самом конце моего отпуска.
Марион и Андрос пристально смотрели друг на друга. Он сказал что-то по-гречески. Дыхание его перехватило. Она не разобрала слова, но звучало это, как ругательство.
— Он лгал тебе. — Она говорила даже с некоторым недоверием: настолько чудовищна, невероятна была ложь.
— Да, — сквозь зубы процедил Андрос. — Он решил во что бы то ни стало помешать нам встретиться.
— Ему хорошо известно, что я не забыла тебя, — призналась Марион, оглядываясь на прошедшие пять лет, и ее глаза потемнели. — Как он мог поступать таким образом?! — воскликнула она возмущенно. — Но зачем? Зачем умышленно лгать? Навязывать мне Джозефа, зная, что я…
Марион оборвала фразу, и Андрос метнул на нее вопросительный взгляд.
— Зная, что ты?.. Что он знал, Марион? — прошептал Андрос. Она залилась краской. Андрос придвинулся ближе, погладил ее загоревшиеся щеки кончиками пальцев. — Я ведь не обманывался пять лет назад, верно? Ты тоже была захвачена тем же чувством, и мне кажется, твой отец понял нас сразу.
— Но как он мог? — взорвалась Марион, голос ее задрожал. — Как он смел так поступить со мной?
— Он ненавидит меня, — сухо заметил Андрос. — Точно не знаю за что. Я никогда не причинял ему вреда и не вижу ни одной причины для такой неприязни.
Неуверенно Марион высказала догадку:
— Он утверждает, что у тебя дурная репутация, что в твоей жизни было множество женщин, что ты изрядный повеса…
Андрос зло засмеялся.
— Повеса? У твоего родителя устаревший словарный запас. Я не герой эротического фильма пятидесятых годов! Куда мне! Я слишком много работаю. Но не отрицаю: я люблю женщин. Ухаживал за многими, но никогда ничего серьезного у меня с ними не было. Ни одна из них не отвечала моему идеалу.
Тело Марион трепетало надеждой, страстью, нежностью. Но еще одно воспоминание омрачило ее.
— Отец мне сообщил также, что ты собираешься жениться на дочери Ираклия Кера.
Андрос с возмущением взглянул на Марион и поморщился.
— Да… На этот раз он не лгал. Официально мы не были помолвлены, но встречались довольно часто, и я начинал думать: может быть, Олимпия та самая… единственная…
Он умолк, пожав плечами, а сердце Марион пронзила острая стрела ревности. Были ли они любовниками? Не из-за этого ли Олимпия поступила так безжалостно, продав свои акции Георгиесу?
Андрос продолжил:
— Но когда я вернулся с Корфу, я порвал с ней. Разумеется, я обязан был дать объяснения.
Лицо Андроса оставалось мрачным.
— Олимпия приняла все близко к сердцу. Не могу осуждать ее за это. Она прекрасно знала, что я подумывал о женитьбе на ней, хотя ничего и не было сказано. Ее отец желал этого, а я его боготворил. Если бы я не встретил тебя, то, вероятно, женился бы на ней, и мы оба мучились бы, пока однажды не догадались, что совершили ошибку. Я был очень рад, когда Олимпия встретила своего австралийца, — я сразу понял, что с ним она будет счастлива.
— Но она пошла дальше и продала свои акции твоему брату, — спокойно заметила Марион. — Если она счастлива, то зачем ей нужно разрушать дело твоей жизни?
Андрос немного помолчал. Лицо его оставалось бесстрастным. Печальным голосом он произнес:
— Я причинил Олимпии боль, ей незнакомо свойство забывать однажды нанесенные обиды. Да, она вступила в счастливый брак с другим мужчиной, но это не убавило ее решимости отомстить мне за удар, который я ей нанес пять лет назад.
— Интересно, как она чувствует себя теперь, — подумала вслух Марион, — когда думает о том, что устроила тебе?
Андрос издал короткий смешок.
— Довольна, вне сомнений, ведь она расплатилась со мной. Олимпия — жестокая женщина. — Он посмотрел на Марион насмешливо и в то же время нежно. — Не чета тебе.
— Мне не хотелось бы быть такой жестокой, — возразила она. — Я бы опротивела себе самой.
— Я бы тоже этого не хотел, — сказал Андрос, улыбаясь. Потом добавил серьезно: — Чего я в самом деле не могу понять, так это причины неизменной неприязни Бреннона ко мне.
Марион вздохнула.
— Думаю, он всегда стремился стать большим воротилой, по-настоящему разбогатеть, но, в сущности, это ему так и не удалось. Ты же сумел в короткий срок добиться успеха и создал себе имя, и мой отец не может простить тебе этого.
Андрос заключил ее в объятия и притянул к себе. Она спрятала лицо у него на груди, ощущая, как его тепло проникает в ее тело, как его сила придает ей чувство безопасности.
Где-то в глубине дома пробили часы, и глаза Марион испуганно раскрылись.
— Уже девять! А мы собирались связаться с яхтой к этому времени…
Андрос выпустил ее из объятий, слегка смутившись.
— Да, полагаю, пора дать им знать, что ты в безопасности, хотя они не заслуживают, чтобы мы о них беспокоились.
Андрос придвинул стул к передатчику и начал работать.
— Я передаю в эфир свои позывные, — объяснил он, но умолк, услышав из усилителя встревоженный голос, говорящий по-гречески.
Марион не понимала, о чем идет речь, и не сводила глаз с Андроса, беспокойно прислушиваясь к его ответам.
Выражение его лица изменилось. Он нахмурился и побледнел. Его голос звучал мрачно, тревожно. Он заговорил тоже по-гречески, быстро, отрывисто, неразборчиво.
Разговор по радио закончился. Андрос отключился. С минуту он посидел, низко опустив голову.
— Что случилось? — не выдержала Марион. Ее одолевали дурные предчувствия.
— К сожалению… Боюсь, у меня для тебя плохие новости. Мне нелегко говорить об этом. С яхты, по-видимому, пытались связаться со мной какое-то время. В восемь утра твой отец постучался в твою каюту. Не получив ответа, он вошел и обнаружил, что тебя нет, и постель твоя не тронута. Он поднял тревогу, обыскали всю яхту, но, конечно, никаких следов твоего присутствия не нашли. Тогда возникло подозрение, что тебя, должно быть, смыло за борт во время шторма. Когда капитан сказал об этом твоему отцу, с ним случился удар.
Марион все еще была в шоке, когда Андрос на машине спустился к небольшому, обложенному камнем пирсу, куда должна была пристать яхта. Они уже видели судно, идущее к ним на полном ходу. Белый нос яхты резал волны, закручивая вдоль корпуса полоски пены. Море к утру совершенно успокоилось. На ярко-голубой воде плясали солнечные блики, рассыпаясь тысячью мелких пятен. Солнце и небо слепили Марион своей яркостью. Она прикрыла глаза ладонью, чтобы видеть приближающуюся яхту.
