— Вот уговариваю Машу выйти погулять, а ей не хочется. Грустит.
— Понятно. А я приехал с тем же предложением. Ты помнишь адрес, который назвала в Центре? — вопрос вывел девушку из задумчивости.
— Вроде бы, да. Но боюсь напутать. Зачем Вам?
— Решил отвезти тебя туда. Вдруг что-то вспомнишь. Но сначала все-таки заедем в Центр, уточним сведения. Они должны были зафиксировать.
Мария Ивановна, согласно кивающая головой при разговоре, спросила:
— Я с вами?
— Нет, Марьвановна. Вы отдохните. А ты, Маша, живенько собирайся.
Как и предполагал Лютаев, в Центре для бездомных нужные координаты сохранялись. Обнадеживало и то, что Маша, как ни странно, помнила, казалось бы, случайно названный адрес. Случайно ли?
Звонить пришлось долго. Нетерпение зашкаливало.
Ожидание было тревожным. В равной степени волновались и Антон, и Маша.
Когда дверь, наконец, открылась, и гости, и хозяйка застыли на несколько мгновений и не могли произнести ни слова.
— Вы? — только и смог произнести Лютаев.
— Соня, ты?! — в вопросе хозяйки квартиры прозвучало несколько оттенков. Это было удивление, смешанное с радостью, но густо приправленное страхом.
Маша молчала…
Глава 39
— Так вы знакомы?! — обрадовался Антон. — Маша, значит ты все вспомнила? — он радостно обнял девушку.
Но тут же встревоженно обратился к Трофимовой (это была она).
— Постойте, а кем Вы приходитесь Маше?
Татьяна (так звали женщину, не так давно обливающуюся слезами в кабинете Каверина) была настолько растеряна, что пока не вступала в разговор. Ситуация принимала тупиковый поворот. Женщины, состоящие в какой-то степени родства или просто знающие друг друга, ничего не объясняли. Поэтому, поглядывая то на одну, то другую, Антон едва сдерживался, чтоб не сорваться на крик.
— Может кто-то объяснит мне, что происходит?!
— Давайте пройдем в комнату, — сдавленным голосом пригласила Татьяна.
Антон пока не понимал, радоваться или огорчаться такому сухому приему. Но решил дождаться объяснения от женщин, ведущих себя довольно странно. По всему было видно, что они знают друг друга. Но ведут себя необычно, чтоб не сказать очень настороженно.
Хотя все это характеризовало только Трофимову. Маша по-прежнему не произносила ни слова. Ее молчание Антон расценил как растерянность, даже испуг. Получается, оказавшись в знакомом месте, она не особенно обрадовалась этому. Что же творилось в ее голове?!
Татьяна явно тянула время, всем своим видом показывая, что очень занята приготовлением чая.
— Все, хватит играть в молчанку! — не выдержал Лютаев. — Вижу, что от Маши не стоит ожидать объяснения. Поэтому я слушаю Вас, — обратился он к Татьяне. — Рассказывайте, что знаете о Маше и почему она так напряглась, увидев Вас. Кстати, и Вы не особенно обрадовались нашему появлению. Так я жду!
— Даже не знаю, с чего начать и что именно Вас интересует, — решилась заговорить Татьяна.
— Давайте с самого начала. Кем Вам приходится Маша и почему Вы назвали ее Соней? — Лютаев привычным движением сжал ладонями виски. Казалось, его мозги утратили способность адекватно воспринимать происходящее, и он пытался их активизировать.
— Маша, так тебя зовут Соня? — обратился он к девушке.
— Я не помню, — едва слышно отозвалась она.
— Тогда я слушаю Вас…
— Татьяна. Меня зовут Татьяна Трофимова.
— Я узнал Вас. Но речь не об этом. Что Вы знаете о Маше-Соне? Что произошло с ней и почему она потеряла память? Рассказывайте все по порядку. Иначе я позвоню в полицию. Там в молчанку играть не любят.
— Не надо в полицию, — чуть не плача попросила Трофимова. — Я все расскажу. Понимаете, я вынуждена была продать ту злосчастную машину, потому что…
— Да при чем здесь Ваша машина! Я спрашиваю о Маше!
— Ну да. Вот об этом я и говорю. Я ведь боялась, как бы не раскрылось, что на той машине я… сбила женщину…
— Что?! — Лютаев вскочил и наклонился через стол к рассказчице.
— Не кричите на меня… пожалуйста, — Трофима была готова разреветься.
— Только не надо истерик… Рассказывайте.
— Так вот в тот вечер, в начале декабря, была отвратительная погода. Шел мокрый снег с дождем, — Антон готов был схватить эту женщину и буквально вытрясти из нее суть. Но вынужден был выслушивать ее лирическое отступление.
— Я не виновата. Она появилась так неожиданно. Как будто специально бросилась под колеса моей машины. Я затормозила, но было поздно. Да, я сбила Соню, но я не виновата, поверьте мне. Я выскочила из машины и пыталась привести ее в чувство. Было очень страшно. Я не хотела в тюрьму, — слезы градом брызнули из глаз Трофимовой.
Маша-Соня слушала ее, стараясь не пропустить ни слова.
Антон решил не перебивать Татьяну, надеясь выяснить хоть что-то. Но главное, на что он надеялся: у Маши сработает триггер под воздействием ситуации, и память вернется.
— Когда девушка открыла глаза, я очень обрадовалась, что она жива. И, не совсем соображая, что делаю, затащила ее в салон машины и… привезла к себе домой. Она молчала и была очень слаба. Я пыталась разговорить ее, но несчастная ничего не отвечала на мои вопросы. Тогда я уложила ее в постель, надеясь на следующий день отвезти в больницу.
— А что если бы она…
— Нет-нет, она ни на что не жаловалась. Казалось, у нее просто был шок.
— Вы что же врач, что взяли на себя такую ответственность?! А ничего что у нее из-за травмы стойкая амнезия? Может быть, если бы сразу обратились к врачам, то Маша была бы уже совсем здорова. Вы хоть понимаете, что натворили?!
— Но ведь она, когда проснулась утром, была практически здорова. Только ничего не помнила о себе. Вот я и решила несколько дней подержать ее у себя, а дальше…
— И что же Вы сделали дальше? Просто выбросили человека на улицу! Без денег, не помнящую, кто она, где живет?! Да Вы преступница!
— Нет-нет, — пыталась сквозь слезы возразить Татьяна. — Я предложила ей пожить у меня столько, сколько понадобится до возвращения памяти.
— Да ее лечить надо было! Немедленно. — Лютаев был взбешён тупостью и трусливостью Татьяны. — А почему все-таки Вы назвали ее Соней? Она сама вспомнила это имя?
— Нет. Она часто и по многу спала первый день. А так как своего имени не помнила, то я и стала называть ее Соней.
— Вы ее удерживали у себя?
— Да… — после секундного замешательства призналась Татьяна. — Во-первых, переживала за нее. А во-вторых…
— Боялись за себя, — сердито добавил вместо нее Лютаев. — Так что же это получается, — продолжил он, — Вы продаете машину, чтобы скрыть следы преступления. А потом рыдаете у нас в агентстве, чтобы мы помогли Вам вытрясти за автомобиль деньги. Послушайте, да Вы аферистка!
— Простите меня, — продолжала реветь Татьяна. — Посмотрите на Соню. Она ведь жива-здорова. Получается, я не так уж виновата?
— А Вам бы самой хотелось из-за чьего-то ротозейства оказаться на Машином месте? Кстати, почему же она все-таки оказалась на улице одна, голодная и беззащитная?
— Маша, — обратился к девушке Лютаев, — Татьяна тебе угрожала, заставляла молчать?
— Нет, просто я хотела узнать, кто я и пыталась найти свой дом…
Трофимова не дала Маше договорить:
— Дней через пять, вернувшись с работы, я обнаружила, что Соня пропала. Я искала ее, ходила по улицам. Но напрасно. Она как в воду канула.
— В больницу она попала. Притом, заметьте, по Вашей милости, — Лютаев не стал пересказывать известные ему подробности.
— Маша, можно я буду называть Вас по-прежнему Машей? Вы ничего не вспомнили сейчас?
— Нет, только Татьяну. И то, что она называла меня Соней. Еще не разрешала никуда выходить. Теперь поняла, почему. Только Вы не сообщайте о ней в полицию. Мне ее жалко. Все равно ведь это ничего не изменит.
— Ну, это мы еще посмотрим. Я подумаю. Не хочу быть соучастником ее преступления. — Антон гневно посмотрел на Трофимову.
