— Вот видишь! Глупый человек об этом не подумал бы. — Джессика взглянула на Алекси, предупреждая: «не вмешивайся».
Глаза Хедер засияли снова. Но уже не гневом, а надеждой.
— Думаю, что у меня получится устроить какие-нибудь курсы или индивидуальное обучение. Алекси, тебе следовало сказать мне об этом раньше.
— Он слишком занят другими планами. Как построить для тебя дом, и как вы поженитесь, и будете жить, и заведете детишек… — Джессика пожала плечами, и Алекси успел уловить торжество в ее взгляде перед тем, как она прибавила: — Знаешь ведь, какие мужчины эгоисты.
— Ага. Правильно. Мужчины всегда думают только о себе. — Хедер уже натягивала пальто. — Ухожу. Кольцо я продам, Алекси.
Пораженный этим почти сестринским взаимопониманием двух женщин, Алекси махнул рукой: действуй. Хедер поспешила вон из таверны, увлекаемая своей новой мечтой. Алекси перевел взгляд на Джессику: та опиралась на стойку локтями.
— Люблю, когда ты ехидно ухмыляешься.
— А ты попался. Надо было видеть твою физиономию, когда я вошла. Виновен и пойман с поличным.
— Я как раз старался избавиться от нее. А на нее ничего не действовало. Хедер может причинить много неприятностей, когда выходит из себя. Если захочет мстить, ее не урезонишь. А здесь есть кое-кто, кто не должен пострадать. Выставить мужчину-безобразника — это одно, а женщина начнет орать. Так ты защитила меня? Спасла мою честь?
— Да вроде так. — Джессика оттолкнулась от бара и, медленно, плавно покачивая бедрами, направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.
— Может, скажешь, что не приревновала? — испытывая ее, спросил Алекси.
Джессика остановилась и чувственным тоном приказала:
— Ты задолжал мне, Алекси. Плати.
И он пошел вслед за покачивающимися бедрами.
— Вот ты и заорала, — объявил Алекси. Они стояли в кухне. — Все, что я сказал, — это подержать головку вентилятора неподвижно, пока я устанавливаю фиксаторы на чердаке.
— А я сказала, что это и делаю. Я должна была орать. Ты сам орал на меня сверху, как же бы ты услышал, если бы я не орала в ответ, перекрикивая тебя? — Джессика с усилием заставила свой голос понизиться до тихих тонов. — Такого зануды, как ты, не найдешь во всем мире.
Алекси был занят делом. Достал из коробки лопасть вентилятора, поднялся на лестничку, чтобы прикрепить ее к уже установленной головке с мотором.
— Подай другую.
Джессика схватила другую лопасть и сунула в протянутую руку.
— Вернемся к тому, о чем мы говорили, пока ты не удрал на чердак. Похоже, ты прячешься каждый раз, когда не хочешь говорить о деньгах. Хоть под настил заползешь, под предлогом, что чинишь водопровод. Если ты хочешь эту таверну, нет никакой причины, чтобы не взять у меня взаймы на время. Уже середина марта. Скоро начнется туристский сезон, и самое время произвести в таверне изменения, какие хочешь.
Алекси следил, как вращаются лопасти.
— На прошлой неделе я заплатил Барни первый взнос. Открой ящик, который Фадей привез сегодня утром. Он для тебя.
Мысли Джессики кружились, как лопасти вентилятора.
Нельзя без конца откладывать жизнь. Назревает критическая ситуация. В конце концов разбираться с Ховардом придется. Все должно выглядеть так, будто она собирается возвратиться к работе. Она уже дала знать, что появится в офисе в конце марта. То есть через две недели.
И каждый день этих двух недель казался слаще предыдущего. И больше пугал.
Алекси не позволит, чтобы ей угрожали. Он затеет что-нибудь, опасное. Надо как-то уберечь Алекси и фирму.
Как же она сможет оставить этот чудесный старый дом, хотя бы на короткое время? Она так привыкла к нему, полюбила, и всю семью Степановых, и малышей, Катерину и полуторамесячную Сашу. Мэри Джо ей почти как мать, младшие женщины — точно сестры… Они укрыли ее под теплым одеялом любви, и она почти забыла уже, какова ожидающая ее холодная действительность.
Она должна сама принять решение. Нечего впутывать Алекси.
— Погоди! Ты сказал, что внес за таверну деньги?
— Не сразу дошло? Когда я продавал ранчо, я не сидел без гроша. Не был таким дураком, чтобы не отложить денег. Так что они у меня есть. Чего не хватит, я заработаю. Мне нравится ремонтировать и строить, видеть, как под моими руками возникает новое, и я могу заниматься и тем и другим. А теперь открывай ящик.
— Почему ты не сказал мне, что заключил сделку? Ведь ты так хотел этого?
— Элли тогда рожала. Тебе было некогда: распоряжалась всем, меня погоняла, народ возила в новом автобусе, а к ночи просто сваливалась в кровать. Я думал, что эти новости подождут. Ты была такая счастливая, по уши в делах, погонялка моя. Потом была по уши в своем бизнесе. Так оно и шло. Мне это не казалось важным.
— Как же не важным? Я-то ломаю голову, как втолковать тебе, что к чему, а ты… я не так уж уставала, чтобы не…
— Чтобы не находить меня, где бы я ни был, для занятий любовью? В душе, на полу кухни…
Джессика и сама не могла объяснить своего поведения. Впрочем, нет, могла — к собственному изумлению. Желание завести ребенка разгорелось в ней до лихорадки. А все картины удивительной любви Элли и Микаила… Красота этого счастья пленила ее. И когда Алекси держал новорожденную Сашу у своей груди, в колыбельке из сильных рук, по нежности на его лице Джессика поняла — он создан, чтобы быть отцом.
— Сознаюсь. Виновна и не заслуживаю снисхождения. — Она покачала головой и уклонилась, когда Алекси попытался потянуть ее за косичку. — Так у тебя есть деньги, — повторила она. — Я так волновалась, как бы помочь тебе осуществить твою мечту, а ты в это время…
Алекси вскинул голову, прищуриваясь. Джессика была знакома с этим выражением.
— Я могу сам позаботиться о своих денежных делах. Думаешь, я попрошу женщину, которую люблю и хочу взять в жены, чтобы она содержала меня? Открой же ящик.
— Взять в жены? Любишь? Алекси, я…
Алекси порывисто вздохнул, и следующие слова прозвучали старомодно:
— Я нервничаю. Да, я люблю тебя и хочу жениться. Как-то неловко я это высказал. Извини. Но не за то, что я хочу тебя в жены.
Потрясенная этим признанием и не знающая, сможет ли она дать Алекси все, чего он заслуживает, Джессика молчала.
Алекси одарил ее легким поцелуем.
— Открой ящик, — шепнул он.
Джессика поставила ящик на стол и осторожно открыла. На свет явилось небольшое лоскутное одеяло, вышитое прекрасными узорами. Она бережно приподняла край, и под одеялом обнаружилась большая плоская корзина, явно старая, с крышкой.
— Мамино, — сказал Алекси, вынимая то и другое из ящика. — Она начала вышивать это одеяло и не успела закончить. Просила меня отдать его женщине, которую я полюблю. Здесь ее иголки и другие вышивальные штуки.
