В мечтах она представляла себе любовь с ним. Но оказалось, что никакие мечты не идут в сравнение с реальностью. Она предвкушала нежную чувственность его ласк, но реальность превзошла все ее ожидания – таким жгучим был восторг, от которого загорался и стонал каждый нерв, каждая клеточка ее тела. Она надеялась, что он подарит наслаждение и ей, не только себе, но не могла вообразить, насколько сильным будет это наслаждение.
И даже когда пожар страсти начал стихать и она, обессиленная, рухнула в объятия Чейза, ее тело все еще сотрясали волны только что пережитых ощущений.
– О! – выдохнула она. У нее дрожал голос. – О, Чейз.
Чейз приподнял голову и улыбнулся. Глаза его блестели от эмоций, не совсем понятных ей. Это было больше чем удовлетворение, почти триумф…
– Да, – шепнул он. – Я чувствую то же самое. – Он сцепил свои пальцы с ее и прошептал прямо ей в губы: – Мэнди, ты сама-то знаешь, как ты прекрасна?
Она чувствовала себя прекрасной – в этом не было сомнений. Улыбаясь, она ответила на его поцелуй, потом еще на один и еще…
Она чуть было не сказала, что любит его. Непонятно, что ее остановило – самый крошечный, чудом сохранившийся остаток здравого смысла, а может, она боялась: не вызовет ли у него страха ее признание.
А позже, на рассвете, лежа рядом с ним, спящим, и разглядывая его лицо, она поняла, что ничего не добилась бы этими словами, кроме осложнения отношений. И ничего не получила бы, кроме боли.
Он лежал на боку, закинув одну руку на нее и запутавшись пальцами в волосах, потому что сон настиг его в тот момент, когда он перебирал пряди ее волос. Она не могла пошевелиться – не то чтобы ей уж очень хотелось изменить позу, но в таком положении она не могла даже голову повернуть, чтобы посмотреть на часы.
Она не знала, долго ли пролежала вот так, вспоминая и размышляя. Но решила, что близится рассвет. Эта мысль вырвала ее из умиротворенного состояния. Горничные вот-вот начнут работу… Или, не дай Бог, проснется Ники!
Она попыталась потихоньку высвободиться из рук Чейза, но едва приподняла голову, как он зашевелился и открыл глаза. На какую-то долю секунды ей показалось, что он ее не узнает. Но потом на его губах заиграла улыбка, рука напряглась, и он снова уложил ее рядом.
– Бежишь? – мягко спросил он.
– Я решила, что было бы глупо нарваться на кого-то из персонала, а если я полежу еще хоть чуть-чуть…
Он приподнялся на одном локте и взглянул на будильник.
– Еще совсем рано.
– Ну, не так уж.
– Только начало четвертого.
– Правда? – Она попыталась повернуться, чтобы увидеть часы. – А я думала…
Но его, похоже, нисколько не интересовало, что именно она думала. Он прильнул к ней поцелуем, и Аманда почувствовала, как вся она натягивается струной драгоценной скрипки, ожидающей прикосновения маэстро.
Из соседней комнаты раздался дикий крик Ники.
Она и раньше слышала его крики – крики злости и раздражения, но ни разу – ужаса. В мгновение ока она выпрыгнула из постели и сунула руки в рукава своего платья, в душе благодаря дизайнера, придумавшего такой удобный фасон. На ходу застегивая пуговицы, она распахнула дверь в спальню Ники.
Ей хватило того света, что проникал снаружи в окна комнаты. Ники сидел на кровати с широко раскрытыми глазами и искаженным от ужаса лицом и не узнал Аманду, даже когда она подлетела к нему. Она осторожно прикоснулась ладонью к его плечу, он не отпрянул, и тогда она его обняла.
– Ну-ну, все хорошо, Ники, – шептала она нежно. – Я здесь, с тобой.
В спальню вошел Чейз, на ходу завязывая пояс халата. Он пристроился на краешке кровати и молчал.
Напряжение внезапно отпустило тельце Ники, он обмяк у нее в руках, но все еще не проснулся. Впрочем, оно, может, и к лучшему, подумала она. Вдруг удастся его убаюкать, чтобы малыш даже и не вспомнил наутро об этом кошмаре.
– Такое часто случается?
Чейза, похоже, тоже отпустила тревога.
– Как сказать. Примерно раз в неделю. – Он провел пальцем по волосикам Ники. – Ох уж эти малыши, – с мягкой иронией добавил он.
Аманда вспомнила его недавние слова о том, что четырехлетние дети обладают инстинктивной способностью вмешиваться в дела взрослых в самый неподходящий момент. Слегка покраснев, она еще теснее прижала к себе Ники.
Веки его задрожали, и он вскинул на нее глаза.
– Мэнди… – сонно пробормотал он, зевнув посреди слова.
– У него это вышло совсем как «мамочка», – прошептал Чейз.
Аманда вся напряглась. Она пыталась убедить себя, что он сделал это замечание мимоходом, особенно не задумываясь. Но не удержалась и подняла на него взгляд. От панического страха у нее расширились зрачки.
Чейз сдавленно ахнул.
– Так вот кто ты такая, – прошептал он. – Бог мой, так вот кто ты.
Она не знала, что именно дало ему ключ к разгадке. Наверняка не детский выговор ее имени; Чейз и раньше его слышал из уст Ники. И ее изумленная реакция тоже вряд ли повинна в этом, поскольку Чейз подсознательно угадал правду еще раньше, иначе не сделал бы своего замечания.
Возможно, все дело было в рассеянном свете, упавшем на их склоненные друг к другу лица – ее и Ники. Улавливать оттенки чувств на лицах людей, определять их сходство было частью профессии Чейза, но у него не было причины смотреть на них двоих с этой точки зрения. А потому он и не заметил – до сегодняшней ночи, – что, несмотря на явные отличия, зеленоглазая соломенная блондинка и темноволосый мальчуган с глазами цвета ореха очень похожи друг на друга. Более того, черты их не просто напоминали друг друга, они были идентичны.
Аманда тоже это заметила, в гостиничном холле, в день их приезда, в тот самый день, когда она в первый раз за четыре года увидела Ники Уортингтона. Вообще в первый раз с тех пор, как ему исполнилось три дня от роду и она, надев на него ярко-желтую кофточку с вывязанными зайчиками, поцеловала его на прощание и отдала в руки адвоката, занимавшегося усыновлением.
Совершенно очевидно, что ей не уйти от признания. В голосе Чейза она уловила уверенность. Да и в любом случае она не стала бы лгать; она ни за что не отказалась бы от своего ребенка.
Ники засопел во сне. Аманда уложила его снова на подушку, подождала, чтобы убедиться, что он крепко уснул, после чего осторожно соскользнула с кровати.
Голос Чейза прозвучал низко и жестко:
– Куда это ты направляешься, Аманда?
– В гостиную. Или ты предпочитаешь обсудить все прямо здесь, чтобы уже окончательно его разбудить? – Она не обернулась и не посмотрела, идет ли он за ней.
Разумеется, он пошел. Он вышагивал по гостиной, включая все лампы, что попадались на его пути, словно выносить темноту вдруг стало выше его сил. Свет теперь казался куда ярче, чем несколько часов назад, когда он предложил ей бокал шампанского. Даже лампы в камере пыток, направленные в лицо обвиняемого, вряд ли горели ярче, подумала Аманда.
