Лорел села, отбросила в сторону укрывавшую ее легкую простыню и потерла лицо ладонями.
Отвергла предложение мира? И это еще мягко сказано. Она буквально дала ему пощечину!
Лорел громко выдохнула. Господи, да какой бес в нее вчера вселился? Единственный мужчина, которого она когда-либо любила, – это Дэмиан.
Она быстро оделась, мало думая о том, как выглядит. Ей не терпелось поскорее исправить содеянное вчерашним вечером. Дэмиан не любит ее, еще нет, но он заботится о ней – во всяком случае, заботился, пока она не устроила ту отвратительную сцену.
Ну что же, есть только один-единственный способ загладить свою вину.
Она скажет Дэмиану правду. К черту гордость – и боль, которая непременно появится, когда она признается Дэмиану в любви, а он не сможет ответить ей тем же. Она сейчас пойдет к нему, скажет, что Кёрк никогда для нее ничего не значил. Ее сердце бешено стучало в груди, Лорел обуревало лихорадочное возбуждение. После Кёрка она обещала себе, что больше не впустит в свое сердце ни одного мужчину. Но Дэмиан не просто мужчина. Он ее муж, отец ребенка, которого она носит, он достоин ее любви.
В спальне Дэмиана не оказалось. Что ж, ничего странного. Уже пробило восемь, и по его стандартам было уже довольно поздно, тем более что в постели его удерживать сегодня некому. Она не лежит рядом, устроив голову на его плече; и он не шепчет ей медленное, соблазнительное «доброе утро», и она не улыбается ему в ответ такой же ленивой и чувственной улыбкой…
Но его не было ни на кухне, ни на террасе – обычно там он обсуждал со Спиро хозяйственные дела.
На террасе оказалась только Элени, старательно поливавшая анютины глазки, фуксии и петуньи в больших горшках.
– Kalimera sas.
Улыбаясь, Лорел вышла на террасу.
– Kalimera sas, Элени. Вы не знаете, где мистер Скурас?
Брови Элени приподнялись: «Мадам?»
– Мой муж, – сказала Лорел, – где он может быть?.. – Она вздохнула, улыбнулась и покачала головой. – Ладно, не беспокойтесь. Я уверена, что найду его сама.
Но она ошиблась. Его не было ни у хозяйственных построек, ни у каменной стены, ни на морском берегу.
– Kalimera sas.
Она и не заметила, что сзади бесшумной тенью подошел старый Спиро.
– Kalimera sas, – ответила Лорел и остановилась. Старик не говорил по-английски, а она знала по-гречески всего несколько слов, выученных за последнюю неделю. Но все равно, надо попробовать. Должен же Дэмиан где-то быть! – Спиро, вы не видели мистера Скураса?
Старик вопросительно поднял лохматые брови.
– Я не могу найти Дэмиана. Дэмиан, – повторила она, тыча в свое платиновое обручальное кольцо на пальце. – Мой муж!
– А, Дэмиан. Ne. Да, понимаю.
– Так вы все-таки говорите по-английски?
– Совсем мало.
– Поверьте мне, ваш английский в тысячу раз лучше, чем мой греческий. Ну, так где же он?
– Мадам?
– Дэмиан… Где?
Старик закашлялся.
– Он уезжать остров, мадам.
– Уехал с острова? Куда, на Крит?
– Лететь в Нью-Йорк, мадам. Бизнес.
– Бизнес… – повторила она, с удивлением чувствуя, как из ее глаз потекли слезы. Плакала она совершенно беззвучно, и это почему-то особенно огорчало Спиро.
– Мадам, – сказал он с несчастным видом, – прошу вас, не надо плакать.
– Это я виновата, – прошептала она. – Я сама во всем виновата. Мы поссорились, и я очень его обидела, и… и я ни разу не сказала ему… он даже не знает, как я…
Она опустилась на скамью и спрятала лицо в ладонях. Спиро стоял рядом, глядя на нее с чувством бессильной жалости, словно на ягненка, запутавшегося в проволочной ограде.
Он протянул руку, собираясь коснуться ее головы, но вместо этого залез в карман, вытащил огромный белый носовой платок и вложил ей в ладонь.
– Мадам, – сказал он, – вы увидеть, все быть хорошо.
– Нет. – Лорел высморкалась и поднялась на ноги. – Нет, не будет. Вы не понимаете, Спиро. Я солгала Дэмиану. Солгала ужасно. То, что я сказала ему, было так жестоко…
– Вы любить его, – мягко сказал старик.
– Да. О да, я люблю его всем сердцем. Всему виной моя дурацкая гордость. Если бы я только могла поехать к нему сейчас…
Спиро кивнул. Именно так он и думал. Что-то плохое произошло между молодыми, вероятно, потому Дэмиан и сорвался посреди ночи.
Старик нахмурился. Дэмиан и эта женщина глубоко любят друг друга, это видно невооруженным взглядом, но по причинам, которые за пределами его понимания, не желают в этом признаться.
– Спиро!
Он посмотрел на женщину, стоящую рядом с ним. Теперь глаза ее казались очень ясными, и в них светилась решимость.
– Я знаю, как ты любишь Дэмиана, – сказала она. – Я тоже его люблю. И я должна ему это сказать, Спиро, я должна сделать так, чтобы он понял: в моей жизни нет места никому, кроме него. И никогда не будет.
Старик приосанился и коснулся натруженной рукой плеча Лорел.
– Да, мадам. Вы должен сказать ему, и я поможешь вам делать это.
Нью-Йорк плавился от жестокой жары, грянувшей в середине лета.
На Эктосе тоже жарко, но там яркое золотое солнце, синее море и голубые небеса. А здесь, на Манхэттене, солнце полностью пряталось за плотной завесой облаков. Воздух казался плотным и удушливым. И когда двери лифта в пентхаузе закрылись за ним, Дэмиан подумал, что и день был таким же неприятным и чертовски длинным.
Он сбросил пиджак и галстук на кресло и включил кондиционер. Прохладный поток воздуха с шорохом ворвался в тишину. Стивене и экономка взяли отпуск, так что он был один. Отлично.
Дэмиан закрыл глаза и наслаждался обдувающей его прохладой, расстегивая пуговицы рубашки и закатывая рукава. Сегодня вечером ему было не до приличий, особенно после разбирательства с Габриэллой. Час, проведенный наедине с ней и адвокатами, показался ему целой вечностью. Прилипчивый запах ее духов все еще преследовал его.
– Ты уверен, что хочешь встретиться с ней лицом к лицу? – спросил его Гастингс.
Дэмиан предпочел бы никогда ее больше не видеть, но знал, что нужно ткнуть противников носом в тот компромат, который он собрал на свою бывшую любовницу, а главное, она должна сама убедиться, что он не намерен сдаваться.
Последующие шестьдесят минут, пока Габриэлла лила крокодиловы слезы в кружевной платочек и посылала ему трагические взгляды, он пытался понять, чем его могла привлечь эта женщина.
Крашеные волосы. Косметика, наложенная искусно, но чересчур густо. Побрякушки – очень дорогие, купленные, разумеется, на его деньги. Все это буквально оскорбляло его. Единственное, что помогало ему держаться спокойно, так это бережно хранимый в душе образ Л орел, какой он видел ее в последний раз, во всей ее истинной красоте.
