Ознакомительная версия.
Джона поднял голову, окинул взором ее короткие белые шорты, облегающую темную рубашку и босоножки. Увидел, что у нее нет полотенца.
Он оттолкнулся от машины, по его губам скользнула полуулыбка, хотя взгляд оставался ровным.
– Понимаю, что ты городская девочка, но – сережки?
Он выглядел великолепно. У нее застучало сердце, сбилось дыхание, и она оперлась о бампер машины.
Джона встал рядом. Достаточно близко, чтобы улавливать его запах, его тепло, но слишком далеко, чтобы к нему прикоснуться. Он словно чувствовал ее скорый отъезд. И как ей самой не хочется никуда уезжать.
Она повернулась – он смотрел на «Тропикану».
– Джона, я забронировала билет на самолет.
Он набрал в легкие воздуха, его ноздри раздувались, брови хмуро сдвинулись, прежде чем он опустил взгляд к своим голым ногам. И только потом, только после паузы он посмотрел в ее сторону, однако серые глаза оставались непроницаемыми. Губы вытянулись в такую строгую линию и, казалось, забыли, что такое улыбка.
– Когда?
– Сегодня рано утром.
– Нет, когда ты улетаешь?
– Ох. – Она покраснела. Ее равно пугали, ранили и его возможная реакция, и отсутствие таковой. – Через три дня.
Он выдохнул. Кивнул один раз. Не удивился. И сразу поскучнел. Обычно весь золотистый, в отличие от простых смертных, он словно посерел. Эйвери оставалось лишь надеяться, что он чувствует хотя бы толику того, что чувствует она по отношению к нему. Так или иначе, все вот-вот прояснится.
– Я хотела бы вернуться сюда. Скоро. – Глубокий вдох. – Я хотела бы вернуться, чтобы увидеть тебя.
Он ничего не сказал. И бровью не повел. Лишь сильнее стиснул мускул, когда он посмотрел вдоль дороги.
– Или, может, тебе захочется приехать ко мне.
Она пожала плечами, словно ее это совершенно не волновало. Хотя у нее сжималось сердце от острого желания прильнуть к его груди и сказать: «Делай со мной, что твоей душе угодно, потому что я твоя!»
– Покажу тебе Манхэттен. Парк наверняка тебе понравится. И статуя Свободы. В «Сакс» зайдем на полчаса, не больше, обещаю. Это модный универсальный магазин.
Пока слова вылетали из ее рта, она пыталась представить, как это все будет дальше. Дружба на расстоянии правда… нет, ерунда. И оба прекрасно это понимали.
Обоим надо было на что-то решиться.
Ее желание произнести это решающее слово было осязаемым, норовило выскочить из нее, так что сдержать себя ей стоило немалых сил. Смешанная с болью надежда наконец разбудила в ней девочку-оптимистку. Она потянулась, сосредоточилась, отряхнула с рук пыль и готова была сказать: «Слушай, давай со всем этим закончим!» Но не успела она открыть рот, как Джона ее опередил.
– Эйвери, – промолвил он глубоким, как океан, голосом. – Все было забавно. Но так будет только до твоего отъезда. Мы оба это знаем.
Эйвери постаралась не сутулиться, чтобы легче было говорить:
– События развивались по некоей схеме. Но схему можно изменить. Я имею в виду… Я хотела бы изменить эту схему.
«Здесь и сейчас», – подумала Эйвери, тяжело вздохнув.
Джона выстрелил в нее взглядом, таким молниеносным, что она едва уловила движение его глаз, но почувствовала горящий в них огонь, боль и желание. Затем он промолвил:
– Ничего не получится.
– Почему?
– Потому что здесь моя работа, Эйвери. В последнее время куча дел. Я связан по рукам и ногам. Не могу просто взять и всех бросить. Наоборот, хочу жить здесь и так.
Сказал как отрезал, Эйвери даже вздрогнула:
– Я не предлагаю тебе совсем отсюда переехать.
Или от чего-то отказаться. Или изменить себя. Всего лишь провести немного времени. Со мной.
По его взгляду она поняла, что он ей не верит ни на йоту. Прикипел к своей бухте, к своему бизнесу и будет жить прежней жизнью, каждую секунду об этом жалея.
– Джона…
– Эйвери, хватит, – устало промолвил он.
Она передвинулась вдоль борта машины, и их колени соприкоснулись. Короткий жаркий всполох в море отчаяния и страха.
– И это я слышу от человека, который обиделся, когда я посчитала его ограниченным! Твоя бухта великолепна. Признаю. Но я много поездила по миру. Видела сотню таких же великолепных мест. Так почему ты засел на краю света и не можешь хоть раз куда-то выехать?
Он посмотрел на нее холодно и ледяным тоном промолвил:
– Я здесь не засел, Эйвери. Я здесь дома.
Она фыркнула. Как настоящая леди.
Но по крайней мере он перестал замыкаться в себе.
– Я уже пытался все изменить. Это не для меня.
Она едва не усмехнулась, но вдруг поняла, что, говоря «все изменить», он имел в виду не переезд в Сидней, а любовь.
И сейчас опасается, что она с ним наиграется и он вернется обратно с разбитым сердцем. Ей хотелось сказать ему, что ничего подобного не будет. Она не бросит его, как бросила мать. Не похожа на ту его, бывшую. Не будет взирать равнодушно на его мытарства, а позаботится так, как заботился о нем отец.
Но по его стиснутым челюстям она поняла, что он ей не поверит.
На сей раз она не фыркнула. Просто у нее сдавило грудь от решительности в ясных серых глазах Джоны. Убежденности. Уверенности в том, что других вариантов нет. И что она такая же, как все.
Боже, как ей хотелось его стукнуть! Бить в эту большую грудь, пока он все не поймет. Что их лето могло бы длиться вечно. Просто… им обоим… надо… этого… захотеть.
Эта мысль поразила ее, словно кто-то ударил по затылку. Казалось, обоюдного желания им вполне могло хватить. Но – как показывали события по другую сторону океана – такого желания никогда не бывает достаточно.
– Все… возможно, – проговорила она, едва не плача.
– Дорогая, – промолвил он, на сей раз так нежно, что она широко открыла глаза, чтобы остановить слезы. Он видел. Всю ее, насквозь, как всегда. Но вместо того чтобы сделать то, что было написано у него на лице, – то есть прижать большой палец к ее глазу, положить руки ей на плечи, ласково обнять, – он разочарованно хмыкнул и закрыл лицо руками. А потом сказал:
– Это было сумасшедшее лето. Но, как всякое лето, оно заканчивается. Тебе пора отправляться домой. Скоро ты все вспомнишь и не станешь себя корить за то, что уехала.
Эйвери мотнула головой, ее пальцы вцепились в металл за ее спиной.
Жизнь без Джоны будет не лучше, чем жизнь с ним. Она прекрасно знала это и без того, что недавно услышала от своей матери. Но его взгляд был таким уверенным, таким безапелляционным.
– Как тебе это пришло в голову? Расскажи мне. Я правда хочу понять, почему ты так решил… – Она стукнула кулаком себе по ребрам, однако боль и теснение в груди не проходили. – Может, хватит повторять одно и то же?
– Эйвери…
– Я серьезно. Не можешь остановиться? Просто быть честным?
Ознакомительная версия.
