— Долгий перелет? — спросила она.
— Утомительная неделя. — Его взгляд, плавно скользивший по ее лицу, зафиксировался на ее глазах. — Самая долгая в моей жизни. Если не в Бразилию, то куда?
«Вот оно, — подумала она. — Не отвертеться».
— В Венецию.
— Прямо сейчас? — пророкотал он вкрадчиво, продолжая подступать к ней.
Она откачнулась на пятках, плечи уперлись в стену лифта. А Гейб уже ближе некуда, только коснуться. Он и коснулся. Его обширная ладонь скользнула вокруг ее талии и замерла на интересной ямочке у ягодиц, ее обдало его жаром. Пейдж вздохнула так глубоко, что душа ушла в пятки, и положила ладони на его бицепсы.
— Говорят, там очень мило в это время года.
— Мертвый сезон. Дожди. Гром и молния, ты не поверишь.
Он что, прижался еще ближе? Она почувствовала, как его сердце бьется напротив ее груди, жесткое бедро упирается в ее бедро. Веки затрепетали и закрылись, пришлось приложить усилие, чтобы они снова открылись.
— Поэтому ты вернулся? Убоялся грозы, предпочел перебиться в страшной тесноте.
Он замер, в мечтательно-сонных темных глазах светился юмор. Он покачал головой:
— Чистое небо над головой, насколько хватает обзора.
— Вот как. — Она облизала губы. Очень надо узнать, очень надо услышать это от него самого. И, глядя в его лицо, такое прекрасное и родное после ночей разлуки, она набралась храбрости и спросила: — Ну и почему же ты вернулся?
Темные глаза заметались в прицельном взгляде. Прошла целая вечность, прежде чем он произнес:
— У меня есть кое-что для тебя.
Отклонился в сторону, она потянулась за ним, как железная стружка за магнитом. Увидела нечто громоздкое, завернутое в газету. Она ужаснулась. Такое длинное, едва не до плеч. Как она до сих пор не удосужилась это приметить! Он подхватил сверток и протянул ей:
— Тебе.
Она сорвала газету, в которую был поспешно упакован этот сюрприз. Да, этот старательный парень действительно ничего не смыслит в декоре. За эту неуклюжесть она любила его еще больше. Из-под газеты проклюнулся черный глаз. Розовая голова. Темно-розовый клюв. Два клюва. Мятая газета с шелестом упала к ее ногам, в руках остались два помятых фламинго, какими, наверное, некогда украшали проплешины на лужайках. Розовая краска местами полиняла, их шеи изогнулись в форме сердечка, клювы соприкасались. Возможно, Гейб ничего не смыслит в декоре или гарнире, зато много знает о ней. Так много, что сердце подпрыгнуло до горла, она даже не знала, что сказать.
— Те самые, что на фото, — пояснил он.
Она как можно деликатнее шмыгнула носом и постаралась не пролить слез, что жгли глаза.
— Какое фото?
— То самое, мое послание тебе.
Она провела рукой по заднему карману брюк и вспомнила, что телефон остался в сумочке. А сумочка в холле, в то время как лифт проплывал мимо бог весть какого этажа. Что ж, самое время проверить, насколько благонадежны соседи.
— То самое? Я думала, ты случайно ошибся адресом. — Да, судьба-индейка порой смахивает на бодливую корову.
— Но… разве не поэтому ты собиралась в Венецию?
Внезапно Гейб Гамильтон, большой и нахальный, оробел. Он летел сюда из Венеции, чтобы привезти ей пару потрепанных фламинго, не зная, что его ожидает. Пора бы ей и высказаться. А она планировала подготовить ответ в течение ближайших двадцати четырех часов. В полете. Так, чтобы он услышал ее. Поверил. Пейдж неэлегантно ругнулась, расставив ноги и раскинув руки, поскольку в эту самую секунду лифт содрогнулся, приглушив свет ламп. Ноги перестали вибрировать, она поняла: остановка. Взгляд метнулся на Гейба, его ладонь залипла на кнопке аварийного вызова. Он, как бы ни отрицал, слегка страдает клаустрофобией. Забрал у нее фламинго и прислонил их к стенке. Затем схватил ее навороченный узел волос вместе с торчащей над ним шапочкой и как следует потянул.
— Знаешь, почему я вернулся, Пейдж?
Его руки осторожно погладили ее шею, плечи, пальцы покружили вокруг ее грудей, заползли под блейзер, обхватили талию, Пейдж так затрепетала, что пришлось ухватиться за лацканы его толстой кожаной куртки, чтобы не сомлеть.
— Хотелось бы послушать, что ты на это скажешь.
Смешинка снова заиграла в его глазах. И страсть, как ни странно. Он прислонился к ней лоб в лоб.
— Я вернулся, — сладко зарокотал его бас, — потому, что ты любишь меня.
Пейдж икнула — то ли плач, то ли смех. И спросила:
— Как ты выразился? — Ее рука взлетела к горлу, Гейб перехватил и поднес ее пальцы к своим губам. Закрыл глаза и упоенно вздохнул.
— Ты любишь меня. — Он повернул ее ладонь и прижался губами к жилке, бьющейся на запястье. — Ты мне сама сказала. В моей постели. Ты была такая нежная, теплая, довольная.
— Я не говорила вслух! Разве не так?
— Говорила. Я чувствовал твое дыхание, когда ты шептала у моей щеки. И сейчас чувствую.
— Ты знал и все-таки… ушел.
Гейб приложил ее руку к своей груди над сердцем, обхватил ее щеки ладонями, пусть смотрит прямо ему в глаза, и сказал:
— Знал, но мне трудно было поверить в такое. Пока не понял, что не поверить невозможно. — Трудно было сохранять стойкость, когда дождь нежных теплых поцелуев посыпался на ее лоб, тонкую кожицу вокруг глаз, уголки губ. Застонав, он снял ладони с ее щек и чувственно, как собственник, смял ягодицы, кончиком носа водя по шее, теплые воздушные струйки щекотали мочку уха. Его голос задрожал в ней. — С тех пор я каждый день внушал себе: все произошло так быстро, вряд ли такое реально. Ты слишком хороша для подобной реальности. Мне нужно проверить все временем.
Хорошая девочка Пейдж так и сказала бы: «Аминь». Но с тех пор настолько вошла в раж, что откинула полу кожаной куртки, чтобы добраться до его поясницы, ягодиц. Чтобы вжаться бедрами в его плоть. Поднять голову, подставить ему все желанные, самые нежные места.
— А теперь?
— Достаточно десяти тысяч миль, чтобы перешерстить в памяти все пережитое и понять, что вы, сударыня Пейдж Данфорт, отнюдь не та книга, которую можно пролистать наспех. Такую веху, как вы, не обойдешь мимоходом, так что с вами только на всю жизнь. — Гейб поднял голову, в его глазах горело желание. — Я влюблен в тебя, Пейдж. И созрел для твоей ответной любви.
Пейдж услышала все, что хотела. Провела рукой по его щеке, поросшей недельной щетиной, прихватила пальцами его темную шевелюру и притянула его голову к своей. Он застонал, когда их губы встретились, и она словно растворилась в нем, в его жарком излучении, их руки пытались хоть как-то восполнить невозможность полной близости. Его запах, сила так возбуждают, что она слабеет, кровь горит, сердце едва не разрывается от полноты жизни. И так уперто отказывалась от этого? Она вынырнула из туманной дымки его поцелуя, хотя могла бы целую вечность наблюдать, как он пожирает ее губы голодными глазами. Дождалась, когда их взгляды встретятся.
