Это было ужасающе. Бернардо никогда раньше не заваривал чай.
— Я что-то сделал неправильно? — спросил он, увидев ее невольную гримасу.
— По-моему, вода не закипела.
— Я приготовлю снова.
Несмотря на ее протесты, он настоял, что должен научиться правильно заваривать чай. Она с нежностью наблюдала за ним, сердце тихо ныло. Бернардо такой невыразимо дорогой, такой близкий… И такой далекий.
— Этот хороший, — наконец, улыбаясь, сказала она, сделав глоток чая.
— Такой заваривают англичане? — он недоверчиво смотрел на нее.
— Такой завариваю я. Ну, почти.
Оба улыбнулись. На мгновение барьеры упали.
— Энджи…
Задребезжал дверной колокольчик. Бернардо опустил руку, протянутую к Энджи. Беззвучно ругаясь, он шагнул к двери.
— Что тебе здесь надо? — спросил он у Нико Сартоне.
— Маленькое дельце. Рецепт. Доктор обещала. — Сартоне отвратительно улыбался и словно маслом поливал свой путь в комнату. — Синьору Фарани мазь нужна сегодня. И вы, доктор, обещали послать мне рецепт…
— Ах, да. Простите, выскользнуло из памяти, — устало проговорила Энджи. — Минутку.
— А. ты не мог напомнить ей завтра? — рявкнул Бернардо.
— Но мазь нужна сегодня, — с той же улыбкой пролепетал Сартоне. Глаза у него, словно у ящерицы, бегали по комнате.
— Натер бы его мазью сегодня, а завтра получил бы бумажку. — Бернардо еле сдерживал гнев.
— Дать больному рецептурное средство без рецепта? — Сартоне сделал большие глаза.
— Это мазь от экземы для человека, которого ты знаешь многие годы, — с подавляемой яростью прошипел Бернардо. — Несколько часов ничего бы не изменили. И не говори, будто ты не делал этого сотни раз раньше.
— Только с доктором Фортуно, — по-прежнему улыбаясь, объяснил Сартоне. — С новым доктором такого не бывало.
— Вот рецепт. — Энджи быстро вышла из комнаты. — И пожалуйста, передайте синьору Фарани мои извинения.
— Да. Боюсь, он не очень доволен вами, — с ядовитой ласковостью проговорил Сартоне.
— Убирайся вон, — тоже ласково сказал ему Бернардо. — Убирайся, пока цел.
Глаза рептилии перебегали с Энджи на Бернардо. Улыбка Сартоне стала совсем тошнотворной.
— Спокойной ночи, signore, — твердым голосом сказала Энджи.
Сартоне поспешно выскользнул из дома.
— Наверно, тебе тоже пора, — напомнила Энджи.
— Мне? Пора? Я думал…
— Спасибо за ужин, но сейчас я хотела бы лечь.
Он вспомнил мгновение тепла и улыбок, которое прервал Сартоне. И со вздохом признал, что того настроения уже не вернешь.
— Да, конечно, тебе надо отдохнуть. — Он неуверенно поцеловал ее в щеку. Она улыбнулась ему. И ничего больше. Он взял свою куртку и вышел.
* * *
Едва Бернардо вошел в лавку Сартоне, тот сделал вид, будто занялся каким-то неотложным, полностью поглотившим его внимание делом. Но ничто не могло бы сдвинуть Бернардо с места. Он стоял там, молчаливый и неумолимый, пока лавка не опустела.
— Послушай, — наконец заговорил Сартоне, — я не хочу неприятностей.
— А ты что, думаешь, я буду стоять в стороне и смотреть, как ты преследуешь отличного доктора, которая делает для этой общины удивительные вещи? Ты надеешься заставить ее бежать отсюда? Только посмей!
Сартоне хихикнул, отчего Бернардо сжал и разжал кулаки.
— Не думаю, чтобы мне понадобилось что-то делать. Пока ты не выполнишь свой долг, все произойдет само собой. Понял?
Бернардо стремительно выбежал из лавки: он боялся совершить убийство. На улице он столкнулся с отцом Марко и мэром Донати. И остановился перед ними, яростно ругаясь.
В это время из лавки вышел подгоняемый ненавистью Сартоне. Он шел так быстро, что не заметил ни Марко, ни Донати.
— Советую тебе задуматься над моими словами, — почти провизжал он, обращаясь к Бернардо. — Вскоре у твоего доктора не останется пациентов. PROSTITUTA.
Еще момент, и Сартоне лежал на камнях мостовой, трое мужчин наклонились над ним.
Никто не видел, кто из троих повалил его наземь.
* * *
Баптиста с Хедер и Ренато наслаждались последней перед сном чашкой чая. Вдруг объявили о неожиданном визитере. Баптисте хватило одного взгляда на Бернардо, чтобы попросить оставить их наедине. Он выглядел, объясняла она потом, словно человек, приговоренный к виселице.
Но когда они остались одни, он долго не мог объяснить цель своего приезда. Отказавшись от предложения освежиться, он мрачно ходил по комнате и вежливо расспрашивал ее о здоровье. Наконец резко бросил, будто отрубил:
— Я лучше пойду. Мне не следовало врываться к тебе в такой час. Я приехал слишком поздно.
Баптиста ловко придала некую двусмысленность его словам:
— Но почему-то ты все же пришел слишком поздно. Так, может, разберемся? Может, на самом деле еще не слишком поздно?
Он продолжал шагами мерить комнату.
— Вчера ко мне пришла молодая девушка, — наконец начал он. — Ее зовут Джинетта. Она работала у Энджи. Но когда разразился «скандал», мать заставила ее уйти. Джинетта восхищается Энджи, хочет быть похожей на нее, может быть, даже стать доктором. Она надеется, что после нашей свадьбы мать передумает и разрешит ей вернуться к Энджи. Я ответил, что вряд ли это случится. Когда я объяснил ей почему, она не поверила. Она говорит, что ни одна женщина не откажется выйти замуж за отца своего ребенка. Словом, Джинетта ясно намекнула, что мой долг — убедить Энджи выйти замуж, «для общего блага». — Он мрачно усмехнулся. — Они любят ее. Они не одобряют ее, но восхищаются ею и хотят, чтобы она осталась.
— Ты так много прочел в словах одной молодой девушки?
— Это только вчера. А сегодня весь день я принимал делегации. Священник, мэр, мать-настоятельница. Все требуют, чтобы я исполнил свой долг. Когда я объяснил, что отказываюсь не я, а она, Оливеро Донати порекомендовал мне «заглянуть себе в сердце». Что, мол, я сделал такого, что «эта прекрасная женщина» отказала мне. Отец Марко поддержал его. И клянусь, эти двое впервые в жизни согласились друг с другом. Я никого не могу убедить, что дело не во мне.
— А может, в тебе, — задумчиво проговорила Баптиста. — Наверно, ты не нашел правильного пути.
— Правильного пути нет, — тотчас возразил Бернардо. — Знаю, я был не прав, когда ушел, бросив ее. Но я думал, ей будет лучше без меня.
— Но сейчас-то она вроде бы с тобой согласна, — сухо заметила Баптиста.
Бернардо снова стал нервно вышагивать по комнате.
— Я солгал, — с усилием произнес он. — Когда я уходил, я думал о себе. Я сказал ей такие вещи… Я позволил ей так близко подойти… Я боялся…
