Она растерялась. Где там ее холодная манера вести беседу?
— Я не настолько интересуюсь мисс Мюррэй, чтобы любить или не любить ее.
— Не интересуетесь? Тогда почему попросили ее убраться?
— Она не имеет права находиться здесь.
— У нее были веские на то основания. Она проявила любезность, передав вам сообщение.
— Я просто пытаюсь напомнить вам, что, передав мне это сообщение, она не имела права оставаться здесь.
Андреас рассеянно прошелся взглядом по подготовленным к операции инструментам.
— Почему она осталась?
— Это не важно, — слегка раздраженно ответила Шани. Почему Андреас придает такое значение столь маловажному происшествию? — Вряд ли это вас заинтересует.
— Вы сказали мне, что были оскорблены, — продолжал он, проигнорировав ее слова. — Что же она такое сказала, что вы так на нее рассердились?
— Я не могу вам ответить. — Куда девалась вся его лояльность к Лидии? А может, ее и не было, этой лояльности? Может, Лидия означала для него не больше, чем для всех остальных докторов больницы? То, что она выполняла для него какую-то работу, было абсолютно очевидно. Он ведь писал статьи и отчеты, и, возможно, все его отношения с Лидией сводились лишь к тому, что она оказывала ему услуги машинистки. Нет, вряд ли. Андреас и Лидия проводили вместе почти все свободное время, и было доподлинно известно, что несколько раз он обедал в доме ее родителей.
— Не можешь ответить, хм? Должно быть, у тебя на то есть веские причины, Шани? — она не ответила, пару секунд он молчал, затем мягко осведомился: — Быть может, есть все же что-то, что ты хочешь сказать мне. — Он впился в нее глазами, и она с трудом заставила не отвести взгляд. — Ты действительно уезжаешь из-за разрыва с Брайаном?
Сердце ее замерло. Похоже, он пытался проникнуть в самые сокровенные уголки ее души. Вопрос был прямой и неожиданный. Он ведь врач… Неужели он что-то подозревает?
— Да, — в отчаянии солгала она. — Конечно, это из-за Брайана!
На протяжении долгой как вечность секунды он изучал ее, затем губы его скривились в ухмылке.
— Полагаю, ты считаешь меня ответственным за такой поворот в твоей судьбе?
— Да, в этом виноват только ты, — прошептала она, и на этот раз в словах ее не было лжи.
— Я давал тебе время, чтобы набраться храбрости, — усмехнулся он. — Его у тебя было предостаточно, но теперь его больше нет. Ты сама сделала свой выбор. Возможно, что слишком быстро.
Глаза ее вспыхнули недобрым огнем.
— Что тебя беспокоит, Андреас? После того как ты сказал мне, что больше я тебя не интересую, почему тебя так волнуют вопросы, связанные с моим будущим, с моей работой?
— Ты совершенно права, ты мне теперь безразлична — так зачем мне задаваться всеми этими вопросами?
И, кинув на нее последний, полный презрения взгляд, он вышел из операционной, оставив ее в одиночестве. Итак, ее последняя надежда рухнула как карточный домик.
Работа с Андреасом и прежде давалась ей нелегко, но после их разговора в операционной она стала настолько тяжкой, что Шани стала уже сожалеть о том, что не последовала совету Мэтрон и не оставила работу сразу. Но теперь она вынуждена была работать — график уже был составлен и перевод ее должен был произойти не раньше чем через четыре недели. На работе Андреас постоянно изводил ее придирками, в свободное же время предпочитал ее просто не замечать. А ведь ей предстояли еще и проводы. Каждый раз, когда кто-то из сотрудников по той или иной причине уходил, происходили общие собрания медперсонала, которые скорее следовало бы назвать прощальными вечеринками. Проходили они либо в кабинете у Мэтрон, либо в местной таверне. В эти дни служебное положение теряло свое значение, и все сотрудники называли друг друга просто по имени. Суровое равнодушие Андреаса по отношению к Шани явно забавляло Лидию, но время от времени, когда она наблюдала за Шани, к ехидному торжеству в ее взоре примешивалось еще что-то, возможно растерянность, и тогда безупречные черты ее лица приобретали серьезный и озабоченный вид.
— Что это с Лидией? — спросила Дженни однажды вечером во время вечеринки, проходившей в саду таверны в связи с днем рождения сестры Гловер. На празднике собрались все, кто был свободен от дежурства, в том числе Андреас и Шани. — Она как-то странно на тебя поглядывает.
— Мы не очень-то ладим. — Шани пожала плечами, с отвращением взглянув на строившую глазки Андреасу Лидию.
— Скажи лучше, кто с ней ладит? — вставила Кристэлла. — Никто.
— Андреас Мэноу, — возразила Дженни. — Вот только любопытно, что она будет делать, когда он уедет.
— Возможно, последует за ним, — вмешался доктор Гордон с кривой ухмылкой, но в то же время с сомнением покачивая головой. — Не понимаю, что он в ней нашел. Она совершенно не подходит ему.
— Она выполняет для него какую-то работу. — Шани снова взглянула на Лидию. Та что-то говорила Андреасу, легонько впившись в его локоть изящными, обработанными в салоне красоты ноготками.
— Ее она выполняет для многих из нас, но в награду мы не водим ее по ресторанам.
Андреас бросил взгляд на их группку, будто почувствовав, что именно он является объектом их беседы. Одарив Шани совершенно безразличным взглядом, он снова повернулся к своей спутнице.
— Мне кажется, на уровне свиданий у них все и останется, — предположила Кристэлла. — Окна в доме Андреаса светятся почти каждый вечер. Видимо, он работает допоздна.
— У Лидии очаровательные родители. Возможно, когда он ужинал в их доме, хотел увидеться именно с ними, — внезапно изрекла Дженни и, будто в противовес прежним своим наблюдениям, добавила: — А вообще, я совершенно согласна с тем, что она ему совершенно не подходит.
— Да, — игриво кивнул доктор Гордон, — вы правы. Родители ее действительно люди очаровательные. Пару раз я и сам обедал в их доме.
Тут заиграли музыканты, и несколько пар поднялись со своих мест. Через некоторое время музыка смолкла и импровизированная танцплощадка опустела. Немедленно со своего места поднялся Яннис, хранитель Киринейского замка, и все присутствующие шумно зааплодировали. Яннис был почетным гостем на любом празднике. Веселый и обаятельный человек, впитавший в себя европейскую культуру и нравы за долгие годы работы в Англии, он оставался по характеру типичным киприотом — открытым, щедрым и немного наивным. Он был недурен собой, а в проворстве и ловкости не уступал ни одному из своих двадцатилетних собратьев. Музыканты снова взялись за дело, и Яннис пустился в пляс. Подобно вихрю, он неустанно вертелся и подпрыгивал под музыку оркестра, исполняя танец бузуки.
