Филипе взял папку манильского картона, распухшую от документов, из стопки, лежащей перед ним, и передал ее Кеннету.
– Здесь в основном краткие резюме. Если вам нужны подробности, Джереми ознакомит вас с ними.
Кеннет кивнул, взял папку и поднялся.
– Буду признателен, если вы расскажете моей семье о предпринятых вами действиях, пока я поговорю с Марианной наедине.
– Я дам любые объяснения, которые потребуются.
– Спасибо.
Филипе улыбнулся.
– Приятно знать, что есть человек, готовый взять на себя… все, что ни преподнесла бы ему судьба.
Кеннет подошел к Марианне и помог ей встать. Она поднялась без возражений, но выглядела совершенно ошеломленной.
– Все в порядке, – приободрил ее Кеннет. – Мы вернемся, после того как поговорим.
– Прежде чем вы уйдете… – начал Филипе и пристально посмотрел Марианне в глаза. – Я не знал, что вы боитесь меня, но это сослужило вам хорошую службу в ваших скитаниях, заставляя быть предельно осторожной и не привлекать лишнего внимания к себе и Шейле. А еще я хочу сказать, что за годы вашего отсутствия я укрепил мою власть над компанией Сондерса и больше не вижу никакой опасности, грозящей изнутри. Внешние опасности – другое дело, но мы обсудим их позже.
Она покачала головой, смущенная этим превращением врага в союзника. Кеннет взял Марианну под руку и вывел из столовой, где все напоминало о том, что ей пришлось пережить. А она должна почувствовать себя свободной, без страха прислушаться к велениям собственного сердца, решил Кеннет.
Он вывел ее на веранду, окружающую дом, чтобы глотнуть свежего воздуха и взглянуть на безграничные пространства Эдема Джорданов, тянувшиеся от горизонта до горизонта. «Земля моих отцов», – думал Кеннет, чувствуя прилив гордости за это наследство. Он был тем, кем был, вокруг было то, что всегда вдохновляло его, и у него была Марианна, которая навсегда останется с ним, – потрясающее чувство!
– Что это за отчеты? – с тревогой спросила она. – Зачем мы сюда вышли, Кеннет?
– Ты все еще считаешь, что Филипе Агилера виновен в смерти Генри? – спросил он, внимательно глядя ей в глаза.
Она тяжело вздохнула и поморщилась.
– Нет. Но я по-прежнему думаю, что он опасен.
– Да. Для любого, кто рискнет переступить черту, которую он провел. Но не для тебя и не для Шейлы, – с абсолютной уверенностью заявил Кеннет.
– Откуда ты можешь это знать? – воскликнула она; старые страхи никак не хотели отпускать ее.
– Все это время он оберегал тебя от опасностей. Вот о чем эти отчеты. Он позволял тебе считать себя свободной, потому что ты так хотела свободы, но ни на минуту не спускал с тебя глаз, Марианна. А сюда он приехал из-за меня – чтобы удостовериться, достаточно ли я хорош для тебя.
У Марианны подкосились ноги. И она ухватилась за Кеннета, чтобы не упасть.
– Он в любой момент мог похитить меня и Шейлу! Ты это хочешь сказать?
Кеннет кивнул.
– Думаю, он следил за тобой от самой Барселоны. Должно быть, он установил наблюдение за твоей семьей, едва узнав, что ты скрылась со своими драгоценностями.
Краска сбежала с ее лица.
– Все это время… – слабо проговорила она.
– Чтобы обеспечить твою безопасность, Марианна, одновременно предоставив свободу, которой ты так жаждала.
Она покачала головой.
– Не могу в это поверить. – Ее взгляд упал на папку, которую Кеннет держал в руке. – Покажи мне. Я хочу знать все о его действиях.
Кеннет свободной рукой обнял ее за плечи.
– На западной стороне веранды есть стол. Присядем, и ты сможешь прочесть все, что хочешь.
Она двинулась за ним, ошеломленно повторив:
– Все это время… он знал?
– Да. И полагаю, как мог, облегчал твой путь.
Они сели там, где Джорданы обычно собирались в конце дня полюбоваться закатом. Теперь был полдень, однако чувство окончания длинного-длинного пути рождало то же ощущение расслабленности.
Сам Кеннет отчетов не читал. Он слушал комментарии Марианны, поначалу произносимые недоверчивым тоном, а затем окрашенные восхищением, по мере того как она понимала, что Филипе Агилера сам организовал ее побег и предпринял все возможные меры предосторожности, для того чтобы их с Шейлой существование ничем не омрачалось, в том числе и его подавляющей заботой и вниманием.
Паспорт на фамилию Каро не был поддельным, как она полагала. Филипе устроил так, чтобы фамилия Сондерс законным путем была заменена на ту, которую она выбрала. Когда Марианна продавала бриллианты, его люди заботились о том, чтобы она получала за них настоящую цену. Она и Шейла никогда не оставались без телохранителей, маячивших где-нибудь поблизости. Даже в Данидине соседний фургон занимали его люди.
Были в папке и сведения о семействе Джордан – об их истории, имущественном положении, – и оценка возможной реакции на наследство Шейлы. Предполагалось, что та будет незначительной или никак не повлияет на их жизнь. Короли Отаго были тесно связаны со своей землей и не собирались двигаться с места.
– Вот видишь? – грустно сказала Марианна. – Вторжение в твою жизнь и жизнь твоей семьи уже началось, Кен. – Она внимательно посмотрела ему в глаза. – Ты действительно хочешь взвалить на себя эту ношу?
Перегнувшись через стол, Кеннет взял ее руку и крепко сжал, давая понять, что готов сделать для нее все, что в его силах.
– Они здесь для того, чтобы прояснить ситуацию с наследством Шейлы. Коэн – чтобы уладить финансовую сторону, Хантер – юридическую, а Филипе – вопросы безопасности.
Марианна вздохнула, ее взгляд был полон горького сожаления.
– Я была так несправедлива к нему!
– Вместе мы быстро это исправим, Марианна. – Он улыбнулся, пытаясь смягчить ее мучения. – Помнишь Кэти Ророа?
– Да, конечно.
– Очень мудрая старушка. Она кое-что сказала о тебе, и я запомнил каждое слово: «В Марианне Каро есть цельность, которой не разрушить. Я думаю, она поступает и будет поступать впредь так, как считает правильным».
Золотистые искорки удовольствия заплясали в ее чудесных янтарных глазах.
– Я чувствовала, что она видит меня насквозь… Но не до такой же степени!
– Не припомню, чтобы когда-нибудь она ошибалась в людях. И вот теперь я хочу спросить тебя… – Кеннет поймал ее взгляд. – Ты сочтешь это правильным?
– Что? – затаив дыхание, спросила она.
– Если мы поженимся? – спросил он со страстью, которую не мог больше сдерживать. – Не существует на свете ничего более правильного, чем это. Но я хочу услышать это от тебя… – Это был не приказ. Это была не просьба. Это была выраженная в словах горячая убежденность, жившая в его сердце. – Потому что ты тоже это чувствуешь.