— Макаллистер.
Услышав ее голос, он опустил веки. Боже, молчаливо взмолился он, пусть все получится хорошо.
Медленно повернулся, чувствуя себя как перед судом, и пристально взглянул в ее лицо.
Она стояла в дверях — щеки слегка порозовели, снежинки блестели в волосах. На ней были джинсы и вишневый свитер. Даже куртки не надела. Она часто моргала, и он не мог разглядеть ее глаз. Может, они и светились, но уверенности у него не было.
— Мне показалось, я вижу сон, — сказала она, — когда увидела твой знак.
— Твой знак, — поправил он, едва дыша.
— И я подумала…
— Ты подумала, что я переменился. — Его сердце глухо стучало. — Но нет, я не переменился, Стефани. Прости меня. Видишь, собирался сказать тебе, что буду праздновать Рождество с тобой каждый год до конца нашей жизни, и так бы и сделал, но это было бы притворство. Просто больше не мог видеть тебя несчастной и подумал… если бы я мог заставить твои глаза засиять снова…
Стефани смотрела на него: он никогда еще не казался таким милым, и ей до боли хотелось броситься к нему в объятия. Его прическа выглядела так, будто по ней прошлись граблями, а выражение глаз — его прекрасных серо-голубых глаз — было опечаленным и напряженным. Да, ей хотелось броситься в его объятия, поцелуями стереть эти скорбные складки у рта. Но все это будет потом. Она легко сказала:
— Я пришла, чтобы поймать тебя на слове. Твое предложение…
Такого поворота он совершенно не ожидал. Он поморгал и нахмурился, еще поморгал.
— Предложение?..
— Твое предложение найти мне новое место для магазина. Оно все еще в силе?
— Ну, конечно… оно еще в силе, но…
— Я решила, что остаюсь. В конце концов, я люблю Бостон… И ты был прав — я без проблем проживу в большом городе! К тому же… — она справилась с собой, и ее голос не задрожал, — у меня здесь есть еще одно неоконченное дело.
— Правда? — У него был вид совершенно растерянного человека.
— Тебе необходимо подучиться, Макаллистер. — Стефани с притворным укором покачала головой. — Нельзя же вывешивать красно-зеленые поздравления в апреле! Как же ты все-таки нетерпелив… И к тому же слишком амбициозен…
— Амбициозен? — Макаллистер выглядел еще более растерянным.
— Человек, никогда не праздновавший Рождество, — принялась она терпеливо объяснять, — не может просто, без подготовки, начать его праздновать. Твое счастье, что декабрь в конце года и еще достаточно времени на подготовку. Так что есть надежда, что ты… успеешь к следующему Рождеству. — Стефани увидела, как вздрогнул его кадык, и ее пронзило сочувствие. Даже слова о Рождестве пугали его — ведь все его воспоминания были такими страшными. Но плохие воспоминания, без сомнения, сотрутся и исчезнут, если новые события… радостные воспоминания о новых событиях… лягут поверх старых.
Он был в растерянности, и поэтому она продолжила тоном терпеливой учительницы:
— При обычных обстоятельствах я бы начала заниматься с тобой на Новый год и уроки проходили бы в Валентинов день, в День святого Патрика, на Пасху, но в твоем случае я хочу изменить правила и начать занятия в День матери. Четырнадцатого мая этого года. Мы выедем из города на рассвете, доберемся до Рокфидда и проведем день с моей семьей. То есть… — в ее взгляде был вызов, хотя вся она трепетала, — если ты готов, конечно.
Она сама не понимала, как глубоко его любит, пока не представила себе следующее Рождество. И чуть с ума не сошла. Тогда-то она и осознала, что без Макаллистера счастья в ее жизни нет и не будет. Это было как шаг с твердой дороги на зыбучий песок. Шаг от известного к неизвестному. О, конечно, она безумно любит свою семью, но где бы ни был Макаллистер — она хотела быть там с ним. Ей это было просто необходимо! Пришло время сделать шаг в сторону, отойти от того, что знакомо с детства. Она готова рискнуть. Она знала, кое-что придется потерять, принести в жертву, но она с радостью пойдет на это. Стефани теперь была согласна принять Макаллистера на его условиях. И если в этих условиях содержались какие-то ограничения, она переживет…
Теперь она была согласна довольствоваться меньшим.
Но просила она большего. Не ради себя. Ради него.
Он должен отринуть от себя свое прошлое прежде, чем станет полноценным человеком, способным жить и наслаждаться праздником жизни. Спросила, готов ли он к этому. Она не была уверена, что готов. Но молилась, чтобы он был готов.
Макаллистер шагнул к ней, в его глазах горел огонь.
— Я не уверен, — начал он мягко, — что готов провести День матери с твоими. — Он нежно обнял Стефани обеими руками, и ее сердце заколотилось. — Они кажутся мне такими непогрешимыми, семейство Редфордов… — Он крепко прижал ее к себе. — Это нелегко, — пробормотал он, — быть все время с людьми, которые так безупречны.
— Ну, они не так уж безупречны. — Стефани обнаружила, что ей трудно дышать: она была прижата к его груди, он целовал ее макушку, а его руки скользили вверх-вниз по ее спине. — Моя тетушка Пру имеет обыкновение немного перебирать за столом и становится чересчур кокетливой на вечеринках. Мой дядя Херб ужасный зануда, и как начнет говорить — его не остановишь. У папы совершенно нет чувства времени, и поэтому он везде опаздывает. Мама безбожно балует всех внуков. Две мои бабушки воюют с незапамятных времен из-за какой-то ерунды, а что это — обе уже сами не помнят.
— Как я и говорил, — губы Макаллистера приблизились к ее губам, — идеальная семья. — Прикосновение его губ было просто убийственным, каждая клеточка ее тела взмолилась о настоящем горячем поцелуе. И как только она открыла рот, чтобы попросить его, он исполнил ее немую просьбу. О, Стефани никогда и не подозревала, что язык предназначен для таких восхитительных целей. Но она отдалась его умелому соблазнению.
Когда наконец он позволил ей вздохнуть, она прошептала:
— О, Макаллистер…
Он улыбнулся в ответ и ехидно произнес:
— Мне кажется, тебе пора начать называть меня по имени.
Она пригладила его волосы, любуясь их густотой и гладкостью. Глядела на него как во сне.
— Деймиан. Красивое имя. Хорошее имя. Что оно значит?
— Оно значит «Тот, кто усмиряет». Хотя в твоем случае, — он поцеловал ее в носик, — у меня это не очень-то получилось, правда?
Положив ладони ему на грудь, она пробормотала:
— Знаешь, ты ошибался кое в чем.
— И что же это? — Он прикоснулся губами к последней не растаявшей снежинке в ее волосах.
— Ты сказал, что люди делятся секретами, но это ничего не меняет. Но когда ты рассказал мне о… своем детстве… это помогло мне понять, почему ты такой, какой есть.
