— Боже, благослови наш дружный дом, — сказал Адам, который вел машину.
Однако расстройство из-за Хани скоро было забыто. Я и предположить не могла, что дети придут в такой восторг от Сикоува. Куда бы они ни ездили к морю после приезда в Девон, уж точно они не бывали в курорте такого размера и великолепия.
— Автомобильчики! — вопил Йен, с энтузиазмом уставясь на дорожку, с которой доносился оглушительный шум. — Дебора, можно я прокачусь? — Тут же Руфь выклянчивала катание на ослике.
Завершающим штрихом моего удовольствия оказался Адам. Он катал Йена в автомобильчике, шел рядом с осликом Руфи, покупал нам мороженое и в пять часов повел нас в отель пить чай. После этого я отвела своих буйных подопечных в туалетную комнату помыть и почистить, благодаря судьбу за то, что песок — штука хоть и въедливая, но чистая.
Возбуждение от перспективы видеть отца, временно рассеянное потрясающими развлечениями на пляже, вернулось с новой силой, и Йен снова задал мне тот же звучавший почти патетически вопрос, который он многократно задавал с тех пор, как я посвятила их в свой план.
— Дебора, вы точно знаете, что он поет здесь? Он только поет в Лондоне или Австралии…
— Или в Нью-Йорке, — вставила Руфь, наливая, к моему раздражению, еще мыла из серебристого сосуда в только что вытертые ладошки.
— Я думал, здесь папа только работает, — упрямо допытывался Йен.
И как раз когда я собиралась объяснить, что петь для всех людей на отдыхе — это трудная и важная работа, Руфь прочирикала:
— Папа не поет за деньги. Это вульгарно. — Подавив в себе возникшее видение потрепанной фигуры с перевернутой шляпой у канавы, я слушала тонкий уверенный голос: — Он поет только для королевы и в церкви.
Времени уже не оставалось, но что-то сказать надо было.
— Нет, милочка, ты все перепутала. — Я осторожно провела расческой по ее жестким кудряшкам. — Когда кто-то поет как папа, так прекрасно и доставляя радость многим людям, это не вульгарно. И не может быть вульгарно. Это как доктор, который делает, чтобы вам стало лучше. И знаете, папа поет не только для королевы. — У меня было ощущение, что, возможно, он как-то и спел для нее. — Он поет для миллионов людей по всему свету. Это прекрасное занятие, и может когда-нибудь и ты и Йен тоже сможете это делать. — Кончив, я затаила дыхание, думая, не слишком ли далеко зашла, но Руфь была безмятежна, как всегда. Мои доводы ее как будто не убедили.
— Я уже умею петь, — небрежно сказала она и сурово добавила: — но я не стану петь на улице, потому что когда Йен так сделал, папа сказал, что это отвратительно. — Мне удалось выведать, что в прошлое Рождество Йену пришла в голову блестящая идея заработать честным трудом — или, скорее, нечестным — потому что:
— Он даже не мог петь верно, папа сказал, — тоном обвинителя заключила Руфь. — Ужасно, да?
Над крышей нового, со стеклянными стенами театра была укреплена громадная фотография Колина. Дети зачарованно уставились вверх. Глаза Руфи округлились, Йен порозовел. В фойе стояла картонная фигура в натуральную величину. Я немножко поняла чувства Йена, непроизвольно просунувшего свою ладонь в мою, когда мы ее разглядывали, — килт, сумка на поясе, правая рука на рукояти длинного кинжала, и над кружевным жабо приятное улыбающееся лицо.
— Это папа? — без всякой уверенности прошептал Йен. Трудно было его винить. У меня самой было такое же ощущение.
Ведущий шоу устроил целое представление с детьми, бывшими в зале, приглашая их спрашивать и отвечать на вопросы. Близнецы смотрели на все это круглыми глазами. С каждой минутой я все больше осознавала тот поразительный факт, что они совершенно не знакомы с миром шоу-бизнеса. В самом деле, они были непостижимо наивны.
Первый выход Колина был последним номером в первой части. Раздалась мелодия, которую я знала, но не могла назвать, старая и переливчатая, и когда занавес раздвинулся, я разрывалась между желаниями наблюдать за сценой и смотреть на детей рядом со мной.
Только когда первая строка песни свободно пронеслась по залу, я вспомнила, почему оказалась здесь, и повернулась взглянуть на них.
— Это мой папа, — без всякой необходимости и к большому интересу тех, кто это слышал, сообщила Руфь Адаму. — Мой папа поет для королевы. — Она и сама стала по-своему величественной.
Теперь Хани Харрис присоединилась к знаменитому партнеру, и номер стал песенно-танцевальным. Это слегка напоминало обезьяну на Гибралтаре, кувыркавшуюся вокруг скалы, хотя, по правде говоря, эта скала взяла ноги в руки и вертелась так же ловко, как ее карманного формата партнерша. Когда песня закончилась, Колин стоял, насвистывая рефрен, в то время как Хани на цыпочках ходила вокруг, завлекающе глядя на него и потом ныряя за его широкую спину.
Наконец он кончил свистеть, с наигранным облегчением похлопал себя по груди и позволил вывести себя к рампе для поклона. У него все еще был такой вид, как будто все это его ужасно забавляло — и он сам, и партнерша, и аудитория; в самом деле, когда он с улыбкой принимал аплодисменты, казалось, что его душит смех.
Как раз в этот момент ведущий, выскочив для своей обычной интермедии, обратил свой взор к амфитеатру и потребовал:
— Есть здесь маленькая девочка из… Уэльса?
Нерешительный голос сказал:
— Да, — отец с загорелой докрасна шеей поднял детскую руку, и ведущий сразу пообещал ей мороженое. На сцене улыбались Колин с Хани и несколькими танцорами.
— Теперь как насчет маленького мальчика из… Шотландии?
В жизни не видела ничего быстрее руки Йена. Она взметнулась вверх, задев ухо Адама.
— Да, да! — с готовностью завопил он. И я только сейчас поняла, как громко Йен умеет вопить.
— И как же тебя зовут, Джок [3]? — спросил ведущий.
Отцу Йена, когда он пел, не требовалась помощь усилителей. Йен был сыном своего отца. Не было уголка в театре, куда бы не донесся его голос:
— Йен Гордон Чарльз Ка-а-амерон! — Возбуждение придало добавочный оттенок его интонации.
Но, несмотря на грим, «загар» сразу сошел с лица Колина. Лицо Хани вспыхнуло от неожиданности и удовольствия. Он же просто стоял, не шевелясь, и если кто-то из буквально разинувшей рты аудитории рассчитывал на обмен репликами между отцом и сыном, то им пришлось разочароваться. Он как будто впервые в жизни слышал имя Йен Гордон Чарльз Камерон.
В перерыве дети болтали без умолку.
— Это как пантомима, только лучше, потому что не вульгарно, — с удовлетворением заключила Руфь.
И в самом деле, три четверти нашего квартета казались вполне довольными. Я даже слышала, как Адам посмеивался, когда Йен объявил о себе, и настойчивые возгласы Йена «Папа еще выйдет? Дебра, вы уверены?» должны были бы переполнить мою чашу удовольствия.
