Смотрю на женщину, стоящую передо мной с ледяной ухмылкой. Не хочу слышать ни одного ее слова, но не могу спастись от них, они стучат в висках, врезаются в сознание, буравят грудь, вынуждая меня смириться с неизбежным.
— Поэтому ты сейчас поедешь к нему и повторишь лично все, что сказала на камеру.
Я вспоминаю свое жуткое признание и холодею. Слишком хорошо знаю, какой будет его реакция. Какую боль ему это принесет.
— Все повторишь, поняла? Что никогда не любила. Что встречалась с ним только из-за денег.
Закрываю глаза, мотая головой. Неправда. Неправда!
— И да, самое главное: что согласна оставить дочь ему.
У меня перехватывает дыхание. Приходится податься назад, прислоняясь спиной к стене: ноги не держат.
— Я её мать… Она — самое дорогое, что есть в моей жизни.
— Так с этим никто и не спорит. Ты и дальше останешься её матерью. По документам. Я даже буду разрешать вам видеться, мы ведь уже говорили об этом. Конечно, если не будешь делать глупости.
— Ты чудовище… — отчаянье кислотой выжигает внутренности. Я почти ничего не вижу от застилающих глаза слез. — Неужели сможешь спокойно жить после этого?
— В моих действиях нет ничего ужасного. Я всего лишь забочусь о своей семье.
— Соня — моя семья! — выплевываю надрывно ей в лицо, одновременно понимая, что говорю в пустоту. Никаких в мире аргументов не хватит, чтобы переубедить эту женщину. — МОЯ!!!
И Лев… хочется добавить, но у меня нет на это права. Моим он был слишком недолго, да и то лишь в мечтах. Какая разница, что понимали друг друга с полуслова? Что совпадали наши интересы, и мы никогда не могли наговориться, оказываясь рядом? И что только с ним единственным я чувствовала себя по-настоящему счастливой и любимой?
Я хотела бы жить для него, но уже не смогу. Мы опоздали встретиться, а теперь поздно что-то менять…
Задыхаюсь болью, которая ледяным панцирем сковывает все тело. Этой боли слишком много. Безумно много за всего несколько последних дней.
— Он никогда не поверит, что я готова отказаться от собственного ребенка…
— А ты сделай так, чтобы поверил! — шипит в ответ женщина. — Ведь хочешь, чтобы твоя дочь была счастлива? Вот и позаботься об этом!
Она смеется колючим, едким смехом, будто касаясь оголенных нервов. Глаза слепит от слез, да только понимаю, что плакать нельзя. От этого станет только хуже. Лицо распухнет, и тогда я точно ни в чем и никого не смогу убедить.
— И перестань изображать из себя мученицу! Ты молодая, красивая, родишь себе другого ребенка. Только в следующий раз мужика правильно выбирай. Нечего зариться на чужих!
— Но я же ничего не знала… — вцепиться бы ей в лицо, расцарапать совершенные черты. Хоть что-то сделать, чтобы унять раздирающее меня отчаяние. — Все вышло случайно.
— Только это тебя и оправдывает, — сквозь зубы цедит женщина. — Но не испытывай больше моего терпения. И запомни: он мой. Был моим и моим останется. А теперь, с Сонечкой, у нас будет просто идеальная семья. Не беспокойся, я сумею позаботиться о твоей дочери. Вернее, уже о моей. Не тяни время, оно сейчас играет не в твою пользу. Давай, иди!
Глава 26
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем осмеливаюсь, наконец, дотронуться до ручки и открыть дверь в палату Льва. Он не наивная маленькая девочка, которой можно наплести всякую чушь и придумать нелепые объяснения. Он не поверит в сказки про командировки, да и вообще во все, что я могу наговорить. Тем более, что совсем недавно говорила другое. Объяснялась ему в любви и уверяла, что это навсегда. Мы с ним навсегда.
Какой же глупой была! Наши отношения с самого начала не могли привести ни к чему хорошему. Чужой муж, чужое счастье. Я попробовала, вмешалась в чужую жизнь — и вот результат. Сейчас больно не только моей малышке. Ему — ничуть не меньше. Но и это не все: я должна сделать еще больнее. Должна как-то убедить в том, что идиотская запись видео — чистая правда.
Ноги будто ватные, в ушах стоит гул, и хотя я не плачу, перед глазами все равно туман. Крадусь в палату, как воришка, сгорая от страха и стыда. И мечтая, чтобы что-то случилось, помешало моему признанию. Чтобы не пришлось говорить то, что раздирает горло своим чудовищным содержанием.
Захожу и замираю у самого входа, боясь пошевелиться. Это элитная, платная палата со всеми удобствами, но от того она не перестала быть местом, где владычествует боль и смерть. И сейчас здесь умирает то доброе, что было между нами. Вернее, я это убиваю. Собственноручно и добровольно.
В вытянувшейся на кровати фигуре так мало от мужчины, которого я люблю. Любила. Теперь от этих чувств ничего не осталось. Внутри все выжжено, выдрано. Пустыня. Настоящее царство смерти.
Лев выглядит изможденным и бледным, и эта бледность еще больше усиливается из-за покрывающих голову бинтов. Боже, это тоже из-за меня! Это я во всем виновата! Я и ему сломала жизнь.
— Милая, — я двигаюсь бесшумно, даже дышу через раз, но он все равно узнает о моем присутствии. Поворачивает голову и тянет руку ко мне. — Варенька… Подойди, пожалуйста.
По спине тянутся противные, липкие струйки пота, и ладони тоже становятся влажными. Меня трясет, и кажется, это нельзя не заметить. Каждый шаг дается с трудом, я добираюсь до кровати целую вечность. Усаживаюсь на самый краешек, не решаясь взглянуть в глаза мужчины.
— Ты выглядишь такой усталой. Настрадалась, родная. Из-за меня.
Я вскидываюсь и трясу головой. Нет, он ни при чем. Не должен даже думать, что в чем-то виноват.
— Прости меня, Варенька. Все случилось так быстро… Следователь сказал, что тот водитель был пьян и вылетел на встречную… Только это ничего не меняет. Я опять чуть было не погубил собственного ребенка…
До меня только теперь доходит. Поглощенная своими собственными переживаниями, я и не думала проводить какие-то аналогии. А ситуации ведь похожи. До жути. Та трагедия, что несколько лет назад унесла жизнь его сына. И сейчас все повторилось. Лев снова был за рулем, и снова пострадала его дочка. И он готов уничтожить, растерзать себя за это.
В любимых глазах нет жизни. Они помертвели, погасли, опустошены. Как вообще еще держится? Как сумел не сломаться? Тем более находит теплые слова для меня, пытаясь ободрить…
— Тебе не за что просить прощение. С Соней все в порядке. И в аварии этой ты не виноват.
— Виноват! — Лев дергается, пытаясь приподняться на постели, но тут же обессиленно падает назад. Облизывает сухие, обескровленные губы. — Мне подарили второй шанс, доверили такое сокровище, а я чуть было ее не потерял. Вас чуть не потерял.
У меня начинают стучать зубы. Ольга ведь сказала, что он видел запись. Так почему ведет себя так, словно ничего не случилось? Будто не знает о моих словах?
— Замерзла? — холодные пальцы дотрагиваются до моей щеки, поправляют волосы. Мне заскулить хочется от его нежности, как побитой собаке забраться под кровать, прячась от проницательных глаз. — Тебе согреться надо, выспаться. Отдохнуть. Варенька…
— Отдохну… — не время жалеть себя. Не время упиваться прикосновениями, на которые я больше не имею права. Да и никогда не имела. Украла то, что не было и не могло быть моим. А за воровство нужно платить. — Сейчас поеду домой и отдохну. Как ты?
— Нормально, — он выдавливает слабую улыбку. — Соскучился по тебе и Сонечке. Скоро я выйду отсюда и тогда мы…
— Подожди… — я пытаюсь отодвинуться, хотя и так сижу на краю, и чуть не оказываюсь на полу. Лучше бы вообще провалиться сквозь землю. Не видеть, с какой любовью Лев смотрит на меня. Словно и вправду ничего не слышал. Не помнит о записи Ольги. А я ведь пришла именно для того, чтобы подтвердить все, что прозвучало там.
Он перехватывает мою руку, сжимая пальцы. Тянет ко рту, и я едва успеваю выдернуть. Прикосновения его губ вряд ли смогла бы перенести. Эта сладость больше не моя. Все, что связано с этим потрясающим мужчиной, случайно встретившимся мне на пути, должно остаться в прошлом. Навсегда.
