— В этом нет необходимости. Я приехал не дом смотреть.
— Тогда смотри на меня.
Они вошли в гостиную, но Саманта стояла, как изваяние из мрамора, и Джастину сесть тоже не предлагала.
— Почему ты злишься на меня?
— Ты нарушил мой покой, — ответила Саманта и только потом поняла, насколько неестественно, выспренно звучит эта фраза. Как в старых романах.
— Ты так дорожишь покоем? — удивился Джастин. — А может, есть что-нибудь, что для тебя важнее покоя?
— Есть, — веско сказала она, но продолжать не стала.
— Хорошо, — ответил Джастин, не дождавшись ответа.
— Ты приехал, чтобы уговаривать меня вернуться в Лондон?
— Не совсем.
— У меня другие планы, — сказала Саманта, проигнорировав последнюю реплику Джастина.
— Позволь уточнить, какие?
Саманта упрямо молчала.
— Хорошо же. — Джастин обезоруживающе улыбнулся и без приглашения уселся на диван перед камином. — Тогда я останусь с тобой здесь.
Саманта растерялась до невозможности пошевелиться. И откуда в нем эта обаятельная развязность довольного жизнью зверя?
— Вот это наглость! — прошептала она.
— Да. По-моему, наглость, это именно то, чего мне всегда не хватало. Как ты считаешь?
— Согласна.
— Вот видишь, я исправляюсь.
— Похвально. Но тебе слишком многое придется изменить, чтобы…
— Я знаю. Я готов. Более того — я буду это делать.
— А смысл? — с вызовом спросила Саманта. Она так и не присела — стояла, облокотившись о каминную полку.
— Сэм, ты же ненавидишь фразу «а смысл?».
— Все-то ты знаешь… — Она отвернулась.
— Я хочу остаться с тобой, — вкрадчиво сказал Джастин. — Я хочу быть с тобой. Я хочу прожить с тобой долгую и счастливую жизнь и умереть в один день. Ну хотя бы на одной неделе.
Она и не глядя чувствовала кожей его жадный взгляд: он ловил каждое ее движение, напряжение мышц на лице, наклон головы, направление взгляда. Он хотел знать, позволит ли она ему.
А она очень хотела позволить.
Саманта ощущала себя так, будто прямо перед ней прорвала плотину бурливая река и ее накрывает, уносит потоком воды, а она, сколько бы ни барахталась, не способна противостоять этому движению — разве что барахтаться, удерживаться на плаву и порывисто вдыхать драгоценный воздух.
Разве не этого она жаждала?
Не прожить с Джастином долгую и счастливую жизнь, в смысле — не только жить с ним до конца дней своих, но и… Да, это звучит хуже, чем есть на самом деле, но все-таки: получить от него подтверждение того, что он действительно ее любит и способен на «поступок», чтобы завоевать ее. Что он мужчина, а она желанная для него женщина, и он намерен решительно ее добиваться, а не стоять в стороне и ждать, пока она снизойдет до него.
Что он способен совершать подвиги в ее честь. Да уж, средневековой рыцарской культуре не откажешь в некотором рационализме! По крайней мере, с точки зрения женщин она весьма и весьма оправданна и притягательна.
— Я сейчас принесу чай, — сказала Саманта, не глядя на него.
Ей нужна пауза, чтобы остудить голову и сердце, в противном случае она прямо сейчас наделает каких-нибудь глупостей. Может, бросится ему на шею, а может, еще и разревется от нахлынувших чувств.
— Сэм! — Джастин в два шага оказался рядом с ней, обхватил одной рукой за плечи, пальцем другой приподнял ее подбородок, заставляя Саманту взглянуть ему в глаза.
— Что? — обреченно спросила она.
— Я тебя люблю. Мне кажется, сейчас я имею больше прав говорить тебе это, чем раньше.
— Сейчас, когда я, по твоему мнению, свободна? — усмехнулась она. Отследила непроизвольное движение рук — они пошли вверх, чтобы обнять его. Проклятая слабость тела! — Так вот, ни черта я не свободна!
В его глазах промелькнули растерянность и боль.
— Сейчас — после того как я начистил Эду физиономию, — сказал Джастин изменившимся, потерявшим краски тоном.
— Ты дрался с Эдом? — поразилась Саманта.
— Чему ты удивляешься? Когда двое мужчин дерутся из-за женщины, это естественно.
— Ну да! И ты пришел ко мне по праву победителя? — Саманта скривила рот в саркастической усмешке.
— Нет. По праву любящего тебя человека.
— А Эдмонд, значит, меня не любит? Это выяснилось в процессе драки? Божий суд?
— Не Божий суд, но в остальном… примерно так.
— Джастин, это глупо.
— Что глупо?
— Устраивать драку, приезжать сюда, весь этот разговор…
— Ты и вправду так думаешь?
— Нет, — ответила Саманта после паузы.
— Тогда зачем говоришь?
— Нужно же что-то говорить!
— Почему бы тебе не сказать, что ты меня любишь?
— Потому что… — Саманта снова замолчала.
Единственный ответ, который мог бы ее спасти от него — «потому что это неправда». Джастин отпустил бы ее, может, даже сразу ушел бы, и все стало бы, как было до его прихода, не сразу, но все же…
Вот только стоит ли так беззастенчиво лгать любимому человеку?
Эта мысль обожгла Саманту, будто ей на голову вылили чайник кипятка. «Любимому человеку»… Значит, она все-таки его любит?!
Саманта застонала сквозь зубы от невозможности выплеснуть наружу переполнявшие ее чувства.
И потеряла сознание.
Джастин подхватил ее, не позволив упасть, — здорово, что у него была хорошая реакция, иначе, испугавшись, он мало что мог бы сделать. А он и вправду испугался. Бледное, изменившееся, не совсем здоровое лицо Саманты, пижама, в которой она разгуливала по дому, несмотря на то что был уже почти полдень, — все это с самого начала пробудило в нем подозрения, что она заболела. А теперь еще этот обморок… Если бы она была склонна к обморочным состояниям, за те несколько лет, что они знакомы, он наверняка узнал бы об этом. Может, это нервное, может, в последнее время на нее слишком много всего свалилось… Она, конечно, очень сильный человек — но ее могучий дух упрятан в хрупкое и нежное женское тело, и это тело нуждается в заботе и уходе.
— Сэм, ну что ж ты наделала… — пробормотал Джастин и поднял ее на руки, чтобы отнести на диван.
У него самого случилась внезапная частичная потеря Памяти: он начисто забыл, как привести в чувство человека, упавшего в обморок. Кажется, было что-то про нашатырь… Но где в этом доме искать нашатырь и есть ли он здесь вообще — непонятно. Джастин интуитивно определил, где кухня, и помчался туда за холодной водой.
Но обливать Саманту водой было жалко. Он легонько похлопал ее по щекам:
— Сэм! Сэ-эм… Ты меня слышишь?
Она медленно, будто с большим трудом, открыла глаза.
— Ой, — было ее первое слово. — Ты мне снишься?
