— Ты думаешь, я не догадываюсь, чего ты хочешь больше всего на свете? — напряженным тоном поинтересовался он.
Фейт снова затаила дыхание, боясь услышать от него, что, зная все о ее любви к нему, он не может ответить ей тем же. Но, к ее удивлению, он резко закончил:
— Я должен предоставить тебе свободу распоряжаться своей собственной судьбой и жизнью.
Что, черт возьми, он говорит? Ему бы следовало знать, что она только хочет быть рядом с ним, он для нее все на свете и больше ей ничего не надо. Должно быть, проявляя вежливость и такт, он говорит о свободе, чтобы не ущемлять ее гордости. Но ей сейчас совершенно наплевать на гордость. Однако, когда Нэш направился к выходу, Фейт по какой-то причине не задала ему тот единственный вопрос, который, возможно, позволил бы ей его удержать. А что, если она все-таки ждет ребенка? Захочет ли он расторгнуть их брак в этом случае?
Оказавшись в парке, Нэш невидящими глазами уставился в пространство. Хотя было уже слишком поздно сожалеть о своем поведении, Нэш испытывал мучительную боль и стыд. Все эти годы он не верил Фейт, потому что боялся, боялся своей любви к ней, опасался того, куда эта любовь может его завести. Ему гораздо легче было убеждать себя, что она не стоит его любви, в то время, как истина состоит в том, что это он недостоин ее!
Теперь ей уж точно нечего делать в «Хэттоне». Размышляя об этом, Фейт направилась в свою комнату. Она, наверное, должна чувствовать радость, торжество победы, гордость. Нэш признал, наконец ее невиновность. Но ей владело отчаяние. Он не любит и никогда не любил ее.
Машинально она дотронулась до обручального кольца и нахмурилась, вспомнив, как надела на палец кольцо с бриллиантом в ночь, когда разразилась гроза, когда она искала спасение в комнате Нэша, в его постели.
Для человеческого существа нет ничего тяжелее душевных мук и страданий, думал Нэш по пути в свою комнату, представляя пустыню, в которую отныне превратилась его жизнь.
Открыв дверь, он увидел, что Фейт сидит на его постели, чуть отвернувшись. Он заметил блестящую слезу, скатывающуюся по ее щеке, в то время, как она разглядывала на руке кольца.
— Почему ты плачешь? — спросил он строго. Увидев его, Фейт вздрогнула. Она только что разыскала кольцо, закатившееся под кровать Нэша.
— Я думаю о том, что могло бы быть с нами, — сказала она печально, — если бы...
— Если бы что? — поторопил ее Нэш.
— Если бы ты не перестал любить меня, — ответила она искренне.
— Перестал тебя любить? — Нэш судорожно втянул воздух. — Но я никогда не переставал тебя любить, Фейт, — произнес он хрипло. — И не могу. Бог свидетель, сколько раз я молил его об этом!
— Но ты же и ненавидел меня.
— Я ненавидел себя за то, что был не в силах справиться со своей любовью, — поправил он ее. — Ирония судьбы... После многих лет борьбы с собой, когда я наконец пришел к тому, чтобы обрести покой и душевное равновесие, и исповедался Филипу в том, что даже преданность ему и долг перед ним не могут повлиять на мое чувство к тебе, вдруг узнать, что я единственный, кто должен чувствовать вину за содеянное!
— Не понимаю, — начала было Фейт, но Нэш прервал ее.
— В ночь грозы... когда ты... когда мы... я решил, что настало время похоронить прошлое. На следующий день я пришел на могилу Филипа...
Грозовая ночь! Неожиданно Фейт поняла, что делать. Она должна соответствовать своему имени[1], быть его воплощением. Ей нужно мужество и умение убеждать.
Медленно поднявшись, она подошла к Нэшу и мягко сказала, коснувшись его руки.
— Грозовая ночь? Когда я поцеловала тебя вот так? — Обвив руками Нэша, она потянулась к нему губами, лаская его со всем пылом любящей женщины.
— Фейт, — выдохнул Нэш, — ты не должна...
— Но почему? — прошептала она смело, поцелуями сопровождая слова, слетающие с ее губ: — Я твоя жена, а ты мой муж и моя любовь... отец моего ребенка...
Когда он открыл рот, пытаясь протестовать, она закрыла его страстным поцелуем.
Нэш шевельнулся, взяв ее за плечи, и в какое-то мгновение она подумала, что он собирается оттолкнуть ее. Но потом он обнял ее и притянул ближе, потеряв самообладание от ее страстных поцелуев.
— Скажи мне, что любишь меня, — потребовал он между поцелуями.
— Нет, сначала ты скажи, — ответила улыбаясь Фейт.
Нэш вдруг выпустил ее из своих объятий, и ей показалось, что она что-то не то сделала; может быть, переиграла или... Но, переплетая ее пальцы со своими, он попросил:
— Пойдем со мной. Я хочу что-то показать тебе.
К тому моменту, когда они дошли до бельведера, Фейт была ни жива, ни мертва от волнения. Был прекрасный летний вечер, благоуханный теплый воздух напоен ароматами роз и лаванды.
— Я стоял здесь, когда увидел тебя в первый раз, — нежно сказал Нэш. — Я уже знал, что люблю тебя, что полюбил тебя на всю жизнь. И я всегда буду любить тебя, Фейт.
— Скажи мне еще раз, что ты почувствовал, когда первый раз увидел меня, — настаивала Фейт.
— Сказать? — спросил Нэш. — У меня есть идея получше. Почему бы мне не показать тебе, как я люблю тебя?
— Прямо здесь, в парке? — прошептала Фейт, немного удивленная и в то же время возбужденная.
— Прямо здесь, — согласился Нэш, привлекая ее к себе и целуя.
— Филипа. Чудесное имя.
Фейт счастливо улыбалась Люси, невесте Роберта Ферндауна, когда Роберт и Люси ворковали над девчушкой, возлежащей на руках отца.
Филипе исполнилось три месяца, и сегодня ее крестили в той же церкви, где венчались Нэш и Фейт.
Они обратились к Роберту и Люси с просьбой быть крестными родителями. Между двумя парами завязались теплые дружеские отношения, и Фейт уже предвкушала, как через несколько месяцев она будет подружкой невесты на свадьбе Роберта и Люси.
Когда Роберт представил им свою невесту, Люси выразила свое восхищение особняком.
— Я так завидую вам. «Хэттон» просто чудо. Фейт улыбалась.
— Да, это прекрасный дом, — согласилась она безмятежно и, повернувшись, стала искать глазами Нэша.
В то время она еще носила Филипу. Было Рождество, первое Рождество, которое они праздновали вместе. Нэш только что проводил армию строителей, которые занимались домом после того, как он принял решение здесь жить. Он сказал, что это будет их дом.
— Чтобы заполнить такой огромный дом, нам нужно будет изрядно потрудиться, — смеялась Фейт, поглаживая круглый живот, когда Нэш сказал ей о своем решении.
— Неужели? — подняв бровь, поддразнил он жену. — Меня это нисколько не пугает.
