— Пат, я не понимаю, почему это так тебя удивляет. — Его глаза смеялись. Видимо, он был доволен, что произвел на нее впечатление. — Иметь дом — нормальное человеческое желание, ведь так?
— Да, Эрик. Но ты знаешь, сколько стоит дом в Вашингтоне, тем более — в том районе, на который ты претендуешь?
— Еще не знаю, но, полагаю, ты меня сейчас просветишь. — Он посмотрел на рукава своего плаща, снова перевел взгляд на нее.
Патриция назвала сумму, от которой среднестатистический американец впал бы в депрессию.
Эрик сделал неопределенный жест рукой:
— Хорошо.
— Хорошо?! — Патриция вскочила, потому что не смогла усидеть на месте.
Ты издеваешься надо мной?! Да?! — вскипало у нее внутри. Потом она опомнилась и, чтобы как-то оправдать свои внезапные перемещения, спросила:
— Кофе? Минеральной воды?
— Воды, пожалуйста.
Патриция открыла дверь кабинета и дала Миранде соответствующие указания. Та посмотрела на нее так, будто у Патриции прическа была в катастрофическом беспорядке, и молча кивнула.
— Хорошо. Если ты хочешь купить дом — отлично. Я, конечно, не знаю, зачем он тебе понадобился… — Патриция была на грани истерики. Она знала, что нарушает все правила психологии продаж и даже этикета, но ей было все равно. — С удовольствием расскажу тебе, что мы имеем в наличии.
Эрик чуть изменил позу. Он сидел теперь с видом человека, который приготовился слушать интересный рассказ.
— А хочешь — сразу поедем посмотреть?
— А ты много имеешь мне предложить?
— Два дома с большей вероятностью, еще три — с меньшей.
— Хорошо, поехали смотреть, — подчеркнуто легко согласился Эрик.
— Ага. — Патриция подошла к шкафу, достала плащ.
— Позволишь? — Эрик помог ей его надеть, и, когда его руки через ткань легли ей на плечи, у Патриции осталось только одно желание: чтобы последних двух с половиной месяцев просто не было в ее жизни.
— Спасибо, — резко, чтобы не выдать, что к горлу подкатывает ком, сказала она.
На пороге они столкнулись с Мирандой. Она удивленно захлопала ресницами.
— Спасибо, уже не нужно, мы едем смотреть дома.
Миранда снова молча кивнула и отступила.
— Пока, Миранда. Приятно было познакомиться. — Эрик попрощался с ней так мило, как мог только он. И это заключалось даже не в словах, больше в интонации, тембре голоса, мимике.
Патриция запретила себе думать об этом и направилась к своему миленькому ярко-алому «форду».
— У тебя симпатичная машина. Я так и знал, что твоя.
— Откуда?
— У нее твой характер, сразу видно. — Он не улыбался, но Патриция знала уже эту его манеру шутить.
Она вела машину нервно, резко вдавливала педали в пол и будто в последний момент вспоминала, какую передачу нужно включить. Как если бы вчера провалила экзамен в автошколе. Эрик молчал. Никакой светской болтовни… А мог бы ей помочь. Патриция почувствовала, что начинает злиться. И злость эта, подкрепленная переживаниями трехмесячной давности, последующими месяцами задавленной тоски, утренним волнением, с каждой секундой становилась все сильнее.
Стоя в полукилометровой пробке перед светофором, она процедила сквозь зубы:
— Эрик… У меня к тебе вопрос.
— Да? — подчеркнуто безмятежно отозвался он.
— Зачем ты приехал?
— Хм. Вопрос недружелюбный.
— Я думаю, водить дружбу уже поздно.
— Я приехал сюда работать.
— Надо же! — Патриции удалось продвинуться на целых два метра вперед, и это не добавляло ей радости.
— Ставишь под сомнение мою компетентность? — усмехнулся Эрик.
— Ни в коей мере. И куда, позволь спросить, тебя пригласили?
— В Больницу при Университете Вашингтона.
Патриция повернулась к нему.
— Ты, может быть, не обратила внимания, — с какой-то грустью в голосе проговорил Эрик. — Я нейрохирург. Это очень ценная специальность. И меня пригласили в крупнейший в стране центр медицинских исследований. — Казалось, ему самому это не доставляло особого удовольствия.
— И дом…
— Не удивляйся, дорогая Пат, но я могу себе это позволить. И не только это. Я очень перспективный специалист. — Он смотрел на заднее стекло стоящей впереди «тойоты».
У него был очень красивый профиль испанского графа.
— Какая честь. То есть я хотела сказать — рада за тебя. — Ошеломленная, Патриция на какое-то время вообще перестала испытывать какие-либо эмоции.
Значит, он всего добился. Всего, чего хотел. Он молодец.
Патриция тоже умница. Она поняла, чего добиваться не стоит. Лучше поздно, чем слишком поздно.
— Уважаю, — добавила она.
— Спасибо. Ценю.
— Ты меня потряс. Если только это не трюк, чтобы пустить мне пыль в глаза.
— Пустить пыль в глаза? — Эрик рассмеялся нехорошим смехом. — Не стоит, Патриция, упрекать меня в этом. Из твоих уст это звучит почти смешно.
Никогда в жизни Патриция не получала такой крепкой оплеухи. Зачем? Ведь можно было все свести к приличной деловой встрече?!
— Что ты хочешь сказать? — В голосе Патриции послышалась сталь. На самом деле она лихорадочно прощупывала, чем можно задеть Эрика настолько же сильно. Кэтрин?
Только сейчас до нее дошло, что сзади вовсю сигналят машины. Ее «форд» прополз еще несколько метров. Недовольные сзади почти успокоились.
— Хочу сказать, что это обвинение бессмысленно, если его предъявляет человек, который… — Эрик задохнулся. Патриция впервые в жизни видела его настолько взвинченным.
— Ну? Что ты обо мне знаешь? Давай, порази меня еще раз… — Ногти Патриции нервно забарабанили по рулю.
— Что нужно быть очень одиноким и загнанным в угол человеком, чтобы пользоваться услугами проституток и выдавать это за взаимную любовь!
Патриция думала, что первая оплеуха была сильна, но эта почти лишила ее чувств.
— Ты. Же. Ничего. Не. Знаешь. Как. Ты. Смеешь?!!
— Я ухожу. Извини, что потратил твое время. — Голос Эрика стал очень хриплым.
И он вправду ушел. Открыл дверцу и ушел. Не обращая внимания на сигналящие автомобили. Ушел стремительной красивой походкой человека, которому нечего терять и не за что держаться в этой жизни (если учесть, что шел он по забитой машинами авеню).
Патриция расплакалась. Разревелась искренне, как не позволяла себе уже давно, с самого Рождества…
Это нечестно! То есть честно, но немилосердно. И неправда, она ведь не спала с Дитрихом, не спала, не спала!
Хотелось биться головой о стену. Все снова могло бы быть так хорошо… А вместо этого стало еще хуже.
Должен быть выход. Должен быть способ вернуть себе хоть каплю достоинства!
