Низкий, чувственный голос Антонии вклинился в разговор.
— Паоло и Макс обсуждают вовсе не проблемы электроники, — намекнула она по-итальянски, потом, увидев, что Беверли смотрит на нее непонимающим взглядом, перешла на английский и повторила свое высказывание: — Особенно сейчас, когда к ним присоединился мой отец, — добавила она.
— Простите, я не понимаю, — прошептала канадка, она явно благоговела перед своей элегантной невесткой.
— Линнет все объяснит вам, — захохотала Антония, в ее янтарных глазах загорелся огонек вызова, когда она смотрела на Линнет. Неприятная улыбка играла на ее красивых губах.
— Сомневаюсь, — Линнет постаралась сказать это как можно равнодушнее. — Не имею ни малейшего понятия, что вы имели в виду.
Естественно, это была откровенная ложь. Она прекрасно понимала, что подразумевала Антония. Главы семейств обсуждали объединение, но, отнюдь не компании.
— Мне кажется, что вы все понимаете, — небрежно заметила Антония.
Ну и что, если поняла, подумала Линнет. Почему тогда эта великолепная итальянская львица с дьявольскими замашками так старалась, чтобы Линнет признала это?!
Антония со значением пожала плечами, включила на полную мощность свое очарование и направила его на Беверли, которая заметно смутилась.
— В этом доме скоро произойдут изменения, — продолжала Антония, — и Линнет, которая не так уж непонятлива, как пытается изобразить, прекрасно знает об этом!
Линнет отдала бы миллион, чтобы незаметно ускользнуть с этого сборища! Но такая возможность полностью отсутствовала, поэтому она спокойно сказала:
— Я совсем не пытаюсь притворяться. Все, что вы утверждаете, может быть правдой, но меня к этому времени уже здесь не будет.
— Вас здесь уже не будет? — Паоло отошел от Макса и своего отца и переместился к ним, повторив последние слова Линнет. — Мне так неприятно это слышать. Почему вы должны уезжать отсюда?
Одна его рука лежала на плече жены, что было совершенно естественно, а вторая рука угнездилась на плече Линнет. Она внезапно перехватила взгляд Макса — в нем читалось явное отвращение. Она осторожно отступила на шаг, тем самым освободившись от руки Паоло. Но не Макс был тому причиной. Просто ей не нравилось, как откровенно и сладострастно оглядывал ее Паоло, как бы не замечая, что его собственная жена стоит рядом с ним… Линнет он совсем не нравился.
Откровенно говоря, ей был неприятен весь клан Даниэли. Синьор Даниэли старался оценить каждого в рамках финансовой значимости. И затем принять или не принять эту личность. У его жены были пронзительные, злобные глаза и надменные манеры. Что касается Антонии…
Она ответила вежливо, но достаточно твердо и формально:
— Я совсем никуда не сбегаю, синьор…
— Паоло, — настойчиво подсказал он, продолжая гипнотизировать ее взглядом. Линнет не захотела его так называть.
— Я просто должна вернуться в Англию и заняться своими собственными делами.
— Какими? — продолжал настаивать Паоло, как бы ненароком обнимая ее за талию. — Что такое вы собираетесь делать, если для этого должны покинуть нашу страну?
— Я — студентка, — коротко ответила Линнет, собираясь прекратить этот разговор.
Антония тихо засмеялась.
— Все окутано тайной. Нам объяснили, что Линнет училась, чтобы стать оперной певицей, — небрежно заметила она. — Мы никогда не слышали, как она поет, поэтому приходится верить ей на слово!
Ее тон был шутливым, и посторонний наблюдатель, может быть, не обратил бы внимания на ее слова, отнеся их к обычной болтовне на приеме. Но Линнет с ее музыкальным слухом легко могла различить в высказывании Антонии издевательскую снисходительную ноту. Она вдруг обнаружила, что вокруг нее образовался молчаливый, напряженный вакуум и что в этот раз она должна дать отпор! Линнет не имела ни малейшего понятия, почему вдруг Антония решила объявить ей войну, но понимала, что если даже это впоследствии убьет ее, разрушит ее будущее, или она останется безголосой до конца своих дней, она должна поставить на место эту агрессивную и наглую женщину!
— Я что-то не припомню, чтобы я пыталась рассказать вам о моем призвании, синьорина, — спокойно заметила она. — Но это все неважно. Если вам этого хочется — я спою для вас!
Выпрямившись, легко положив руки на диафрагму, Линнет глубоко проветрила легкие и запела. Ее голос зазвучал как раньше. В комнате внезапно воцарилась мертвая тишина. Линнет спела великолепную арию Моцарта. Каждая нота звучала чисто и правильно, как хрустальный колокольчик, каждый слог выпевался как отдельное произведение оперного искусства. Ее страдающее сердце, которое иначе не могло выразить свою боль, перелагало ее в музыку и придавало новое звучание известной арии. Линнет пела, и ее итальянская аудитория внимала ей с огромным уважением, пока она не закончила!
Тишина продолжалась и после того, как замолкли последние поты. Линнет вдруг увидела, что к ней прикованы глаза всех присутствующих. Ее не волновали ни восхищение во взгляде Паоло, ни новая переоценка ее возможностей, которую она смогла прочитать в глазах синьоры Даниэли. Даже удовлетворение от того, что она смогла разоблачить инсинуации Антонии, которая сейчас стояла, словно окаменев, не принесло ей той радости, которую она могла бы ожидать.
Для нее была важна реакция только одного человека — Макса, но на его лице было грозное выражение в сочетании с таким глубоким разочарованием, что она почувствовала, как все внутри сжимается от страха. Ей тут же захотелось уйти.
Дина, прервав удивленное молчание, начала аплодировать.
— Брависсимо! — воскликнула она. — Вы прекрасно пели, Линнет! У вас такой редкий дар!
Да, особенно когда надо сделать из себя полную идиотку, подумала Линнет, окидывая невидящим взглядом окружавшие ее лица. Она наверное сошла с ума, устроив это сумасшедшее представление.
— Простите! — задыхаясь промолвила она и, не сказав больше ни слова, выбежала из комнаты, влетела в свою спальню и захлопнула за собой дверь.
Уже стемнело, но Линнет не стала зажигать свет. Она не знала, сколько прошло времени — может пять минут, а может полчаса или час. Ей было все равно.
В ее мозгу вертелись только две мысли. Они повторялись и повторялись бесконечно. Первая — я пела, и вторая — Макс меня ненавидит!
К ней вернулся голос — чистый и сильный, каким он был раньше. Такой же гибкий, каким он был до ее болезни. Она давно не занималась, но даже это не помешало ей свободно взять высокие ноты. Голос оставался по-прежнему богатым оттенками; чувство такта, зависящее от инстинкта и тренировки, также было прекрасным. Она сможет проявить себя как певица.
