— Я многое мог бы сделать. — Голос стал резким. — Забудь об Ингер.
Терье не отрицал такую возможность, потому что не хотел лгать, сделала вывод Кирстен и неожиданно почувствовала нечто похожее на жалость к девушке, которую как будто ограбила.
Коттедж напоминал два утеса, соединенных между собой, с кухней и ванной, пристроенными сзади. В одном из них было что-то вроде гостиной, в другом — две спальни. Мебель самая простая, а чистота — как в операционной.
Вид с порога открывался потрясающий: море, усыпанное островами, и извилистая линия скалистого берега, похожего на кулак с выступающими костяшками пальцев. Стоя на пороге и наслаждаясь красотой пейзажа, Кирстен представляла, как они с Терье будут проводить здесь долгие летние уик-энды, бродя по скалистому берегу, а зимой катаясь на лыжах со склонов холмов. Единственным источником энергии в коттедже был газ, не считая железной печи, которая топилась дровами. Конечно, это были примитивные условия по сравнению с домом, из которого они приехали. Но жизнь без электричества — такая малая цена за свободу духа.
— У многих норвежских семей есть коттеджи, — сказал Терье, подходя к ней. — Некоторые даже на все лето бросают город и переезжают в такие домики, хотя мужчинам, естественно, приходится каждый день ездить на работу.
— Ты тоже проводишь здесь летом уик-энды? — спросила она.
— Иногда.
— Один?
— Не всегда. — Голос прозвучал немного рассеянно, словно он думал о чем-то другом. — Что-то в этом году Торвюнны опаздывают.
Его слова прозвучали как сигнал, раздался шум моторов, и две машины, идущие одна за другой, остановились в конце узкой дороги, ведущей к коттеджу.
На первый взгляд Кирстен показалось, что в одной машине приехали Нильс и Ингер. Но когда они подошли, она поняла, что девушка ей незнакома. Конечно, это была очередная блондинка.
Нильс представил гостью как Карин Винсевик. Его секретарь, как позже выяснилось. Нильс, казалось, отошел и уже не злился, как во время ленча, хотя от улыбки, какой он одарил Кирстен, слегка веяло холодом.
Ингер приехала с родителями. Заметив, как загорелись ее глаза, когда она увидела Терье, Кирстен отошла в сторону. Даже если Терье не влюблен безумно в эту девушку, она могла бы стать для него гораздо более подходящей женой, чем я, решила Кирстен. У Терье и Ингер общие интересы, одинаковое воспитание.
И Руне, без сомнения, одобрил бы такой выбор. Настаивая на этом браке, он может разбить три жизни. Вряд ли он желал такого результата. Как бы ему втолковать, что нынешние правила поведения уже совсем не те, что были в дни его молодости? И пусть он позволит молодым сделать собственный выбор.
Без любви, скрепляющей все, у Терье пропадет желание. А для нее лучше потерять его, чем жить с мужчиной, который больше ее не хочет.
Берта собрала для пикника две корзины всякой снеди. Из коттеджа вытащили стол и разложили холодные закуски вместе с пивом и «акевитом». Позже для желающих появились чай и кофе. Норвежцы, мысленно усмехнулась Кирстен, ничего не делают наполовину!
Она еще чувствовала в желудке пресыщение после обеда и даже подумать не могла о еде. Хотя, судя по количеству разных лакомств, больше до утра никаких застолий не предвиделось.
Для Руне принесли кресло, остальные разместились прямо на траве, включая и Берту. Попробовав «акевит», домоправительница расслабилась и, когда Лейф шутил, хихикала, как школьница. Такой ее Кирстен еще не видела.
Показалось странным, что женщина, на которой Лейф собирается жениться, не присутствовала на этом сборище. Но, наверно, у нее есть своя семья и единственную ночь в году она предпочитает проводить с ней. Терье так или иначе пришлось бы переехать в свою квартиру после женитьбы отца, подумала Кирстен.
Когда Руне начал рассказывать народные притчи, Кирстен почувствовала себя совсем чужой. Терье попытался переводить ей, но ему пришлось замолчать, потому что дед ворчливо отреагировал на это, хотя внук говорил очень тихо.
— Ты будешь здесь жить и быстро выучишь язык, — успокоил ее Терье, когда старик замолк и разговор снова стал общим. — Если сочтешь нужным, то возьмешь хорошего учителя. Но вообще-то, кроме Руне, вряд ли ты встретишь человека, который не говорил бы по-английски. Руне никогда не учил язык, потому что в его школьные годы это не считалось обязательным и…
— …и в нем заложено сопротивление всему английскому, — докончила она за Терье. — И тем более трудно понять, почему он принял такое решение вместо того, чтобы просто настоять на моем отъезде.
— Я тоже не могу сказать, что понимаю логику его мышления, — признался Терье.
— Он презирает меня! — Глубоко спрятанная обида на несправедливость внезапно выплеснулась на поверхность вместе с другими чувствами, которые ей сложно было определить. В голосе вдруг зазвучали резкие нотки. — С его точки зрения, я всего лишь шлюха. Почему он хочет, чтобы его единственный внук женился на шлюхе?
— Перестань так говорить! — властно приказал Терье, и желваки вздулись на его щеках. — Если ты sjuske, то кто же тогда я?
— Для мужчины это совсем другое. Разве нет? — с горечью возразила она. — Даже в дни молодости твоего деда никто бы не осудил мужчину. Ты можешь приглашать в свою постель столько женщин, сколько захочешь, и никто не осудит тебя, разве что скажут, что ты бабник. И, наверно, будут правы, — тихо буркнула она себе под нос.
— По-моему, хватит! — Терье рассердился, и не скрывал этого. Лицо у него помрачнело. — Не знаю, почему тебе вдруг понадобилось говорить подобные вещи. Но я не намерен защищаться от вздорных обвинений.
Кирстен знала причину этих обвинений. Обыкновенная ревность в чистом виде. Ревность накапливалась с момента приезда Торвюннов. Ингер — единственная его бывшая любовница, о которой она знала. И Кирстен все время следила за обоими. Следила и взвинчивала себя.
— Разве уже не пора сказать Ингер правду и освободить ее от ненужного, причиняющего боль ожидания? — ядовито спросила Кирстен. — Или ты собираешься сделать это, когда мы поженимся?
— Я сам выберу подходящее время! — Он помолчал, очевидно стараясь взять себя в руки. Когда же он снова заговорил, голос его звучал ровно и бесстрастно. — Почему ты так себя ведешь?
— По-моему, потому, — она судорожно вдохнула воздух, — что я только сейчас начинаю полностью осознавать, что мне предложили, нет, приказали сделать. У меня там, дома, есть собственная жизнь. Откуда такая уверенность, что я поселюсь здесь только ради того, чтобы удовлетворить искаженное чувство чести человека, который отказался признать даже смерть своей сестры? Если ты перестанешь потворствовать старческим капризам, то ему, наверно, будет лучше.
