— Фантазии? Какие фантазии? Разве ты можешь знать, что у меня в голове и что я на самом деле чувствую? — Внутри Брук словно прорвалась плотина, и глаза Дэна, не ожидавшего столь бурной реакции, невольно расширились. — Как долго ты еще собираешься разыгрывать этот спектакль?! — обвинила она его так гневно, как средневековый инквизитор — еретика.
— Что ты имеешь в виду?
— Твою грубость! Я понять не могу, чем вызвала такое недовольство!
— Черт побери, кажется, я извинился?
— Извинился один раз, нагрубил — десять! Конечно, если тебе так неприятно мое общество, я оставлю тебя наедине с твоим футболом. Только сначала скажу, что думаю о тебе. Ты просто трус, Дэн Хоук!
— Что?
— Не думай, что я ничего не поняла! Ты стал такой после того… того поцелуя. Вот уже два дня ты ведешь себя так, словно грубостью пытаешься отпугнуть меня. Но я не собираюсь на тебя кидаться! Ты… ты ведешь себя так, словно решил наказать меня. Я больше не могу тут оставаться, для меня это невыносимо!
— Брук!
— Я ухожу от тебя! Поселюсь в гостинице или вернусь в ту квартиру! Уж лучше бояться Люка, чем выслушивать оскорбления, которые я ничем не заслужила!
Брук так разошлась, что едва сдержала себя. Она бросилась в комнату, задернув за собой занавеску. Она не рассчитала собственных усилий, и занавеска пролетела с одного края на другой, оставив проем раскрытым. Ей пришлось вернуть и снова рвануть ни в чем не повинную занавеску, после чего окончательно выведенная из себя подобным невезением Брук, претворяя в жизнь свои слова, принялась собирать вещи.
— Брук?
— Не смей сюда заходить, — предупредила она, бросая в сумку вещи и смаргивая слезы, от которых глазам было горячо.
— Я не захожу. — Пауза. — Брук, я только хотел попросить прощения…
— Мне не нужны твои извинения! — Она сделала резкое движение и уронила сумку.
— Могу я узнать, что ты там делаешь?
— Я уже сказала, что ухожу. Я собираю вещи.
— Не думаю, что это хорошая идея.
— А мне все равно, что ты думаешь.
— Правда?
Брук обернулась, чтобы послать его ко всем чертям, но обнаружила, что Дэн все-таки отодвинул занавеску.
— Я же сказала… — начала Брук, но Дэн шагнул вперед и обнял ее.
Брук не ожидала такого хода и в смятении замолчала. Шок продолжался всего несколько секунд, а потом она разозлилась еще сильнее. Неужели он думает, что достаточно просто облапить ее и она тут же все забудет? А потом он снова решит проделать этот фокус и снова причинит ей боль?
— Если ты думаешь, что я немедленно успокоюсь…
— Я вовсе так не думаю.
На губах Дэна блуждала странная полуулыбка. Кажется, совершенно нет поводов для веселья: они снова поругались. Неужели это доставило ему удовольствие?
— Ты…
— Подожди. — Он хотел держать ее на расстоянии, но вместо этого все получилось с точностью до наоборот! — Брук, я не хочу, чтобы ты уходила. Пожалуйста, извини, что я…
— Что ты был самым отъявленным грубияном, — подсказала она, и Дэн покорно повторил эти слова.
А потом он поцеловал Брук. Очень дружеским поцелуем!
Примирение не принесло Брук удовлетворения. Напряжение никуда не ушло, оно теперь копилось внутри, разъедая, как самая ядовитая кислота. Дэн больше не грубил, но и прежняя легкость отношений не вернулась. Дэн просто превратился в бесчувственного истукана: ровный голос, безличный взгляд. Впрочем, Дэн все равно приходил поздно вечером. Вот и сегодня он пришел почти в одиннадцать, да еще и не один, а с тем самым светловолосым французом, который в свое время вызвал у Брук неприязнь. Светловолосый делал вид, что помогает Дэну донести пакеты с покупками.
— Добрый вечер, мадемуазель, — проворковал он и слегка наклонил голову.
— Брук, это Жак. Жак, это Брук… — представил их Дэн.
— Очень приятно.
— Мне тоже, — скрепя сердце сказал Брук.
Жак, прекрасно ориентируясь в квартире Дэна, прошел на кухню, поставил пакеты и вернулся к входной двери, где все еще стояла Брук.
— Мне пора. Было приятно познакомиться, Брук… — Уже переступив порог, Жак обернулся и что-то вполголоса сказал Дэну, вышедшему его провожать.
— Что он сказал?
— Пожелал спокойной ночи.
— Дэн!
— Он сказал, что мне повезло опекать такого свидетеля. Он был бы рад оказаться на моем месте, — совершенно ровным голосом сказал Дэн, и по мере того, как он говорил, Брук постепенно заливалась румянцем.
— А он случайно не сказал, что я лакомый кусочек? Или мне это показалось?
— Не обращай внимания на Жака, он просто пошутил.
— Ненавижу, — прошипела сквозь зубы Брук по-английски.
— Прости?
— Этот Жак кажется мне настоящей язвой, циником до мозга костей.
Брови Дэна приподнялись в насмешливом удивлении.
— Ты права.
Она права — и все? Брук почему-то испытала разочарование, хотя ей не должно быть никакого дела до Жака и до того, почему он стал таким. Ведь циниками не рождаются, ими становятся. Просто, следуя законам жанра, на этом месте должен быть рассказ о жизненных разочарованиях и обязательно — о роковой женщине, из-за которой Жак стал таким, каким стал. Но Дэн, как видно, не собирался следовать правилам жанра…
— Я же сказал, не обращай внимания, — снова посоветовал он, но Брук было уже не унять. Как и ее разбушевавшееся от слов Жака негодование.
— Он и в самом деле решил, что я… что мы… Он думает, что мое присутствие здесь — это просто ширма? — почти задыхаясь и с пунцовыми щеками от злости спросила она. — А может, я специально притворилась напуганной, чтобы занять твою жилплощадь?!
— Брук, не заводись.
— Не заводись? Да какое он имеет право говорить подобные вещи?! Ведь между нами вообще ничего не было!
— Что-то я не пойму: ты сожалеешь или злишься?
— Что?.. — едва слышно пролепетала Брук, чувствуя, как спазм сдавил горло. Весь ее воинственный настрой как ветром сдуло.
Дэн посмотрел на нее в упор, и сердце Брук гулко бухнуло, остановилось и упало куда-то.
— Тебе и вправду интересно, как это могло бы у нас получиться? — глухо спросил Дэн, принимаясь разглядывать ее губы.
— Вот еще! — Брук попыталась одновременно сделать вдох и возмущенно фыркнуть.
К сожалению, ни то, ни другое у нее не получилось, а Дэн, как назло, продолжал смотреть на ее губы таким взглядом, что они начали зудеть, кожа покрылась мурашками, а в животе что-то вздрагивало. А потом что-то неуловимо изменилось, словно внутри Дэна сработало какое-то реле, и он снова стал холодным и равнодушным. Это было почти то же самое, как срабатывает реле холодильника и начинает работать морозильник!
