Но уйти сил не было, и я продолжала мяться, мысленно называя себя тряпкой и ничтожеством.
Не знаю, сколько времени прошло, но мое упорство было вознаграждено: Ромка появился откуда-то сбоку, видимо вышел из какого-то кафе или паба поблизости.
Я затаила дыхание, разглядывая отца своего будущего ребенка. Именно так я сейчас его воспринимала. Ни любовником, с которым так жарко проводила дни и ночи совсем недавно, ни возлюбленным, которого никак не могу забыть, несмотря на то, что он так подло со мной поступил, а именно отцом моего малыша. Я жадно пялилась на него, впитывала его черты, уже понимая, что через несколько месяцев буду искать их в своем сыне. Или дочке, тут уж, как получится.
Пока я смотрела на Ромку, он остановился и оглянулся. Я отмерла и перевела свой взгляд туда, куда смотрел Ромка. Там, действительно у входа в кафе, стояла компания. Три парня и две девушки. Они звали Ромку обратно и громко смеялись. Ромка не спешил к ним, мотал головой и отнекивался. Но ему тоже было весело. Похоже, всем в этом городе весело. Всем, кроме меня.
Именно их смех, веселый и беззаботный, стал окончательным приговором для меня. Если до этого я еще сомневалась, мучалась и придумывала причины, пытаясь оправдать Ромку, то вот в эту минуту поняла: все, больше ничего не будет. И да, я безоговорочно поверила словам его отца.
20
В съемный апартаментах меня никто не ждал. Это почему-то расстроило. Или меня расстроила встреча с Ромкой? Хотя, какая это встреча?
Очень хотелось, чтобы рядом оказался кто-то, с кем можно было поговорить. Но рядом была пустота.
Можно позвонить Полин, поговорить с ней. Но мне не хотелось, чтобы она узнала обо всем по телефону. Хотелось видеть ее глаза, хотелось, чтобы она обняла меня крепко — крепко и сказала, что-нибудь в своем духе:
— Не переживай, девочка моя, мы со всем справимся. Мы — женщины сильные.
Как же не хватало ее крепких объятий, внимательных глаз и уверенности во мне.
Я заварила себе ромашку, посмотрела на нее и решилась. Всем смертям не бывать. Так, по-моему, звучит эта поговорка? А даже если я и перепутала что-то, и пусть. Имею право.
Чашка с ромашковым чаем была отставлена в сторонку, в руку лег телефон.
Да, я не удалила его контакт. Духу не хватило. И прямо сейчас я собиралась сделать самую большую глупость, на которую только способна влюбленная, беременная и брошенная женщина — я нашла номер Ромкиного телефона и нажала на вызов.
Держала трубку у уха и трусливо молилась, чтобы что-то случилось с мобильной сетью. Да, именно с сетью, ведь тогда бы я честно сказала: не судьба.
Но сеть, вопреки моим надеждам, работать прекрасно, и соединение прошло очень быстро, раздались длинные гудки. Один, два, три…. Я затаила дыхание и ждала.
Наконец вызов приняли, повисла тишина.
— Ты? — разрывая паузу, настороженно спросил Ромка.
— Я.
Это «я» получилось каким-то хриплым, задушенным и тихим, словно я боялась, что на том конце меня услышат. Но Ромка прекрасно меня расслышал и ответил:
— Ты, — уже без вопроса.
И замолчал. Я тоже молчала, не зная, что сказать. А сказать хотелось так много, но мысли разбегались, и я никак не могла сформулировать следующую фразу, только чувствовала, как холодеют руки и кровь стучит в ушах.
— Анька, — прохрипел на том конце Ромка.
Мне, наконец, удалось вычленить из потока слов, мыслей и чувств вопрос, и я поспешила его задать:
— Почему?
— Так получилось, — тяжело вздохнув, ответил Ромка и добавил: — Прости.
— За что? — зачем-то попыталась уточнить у него.
Господи, пусть он скажет, что любит меня, и я все ему прощу!
— За все, — ответил Ромка.
— Зачем? — задала я следующий вопрос, понимая, что нужно его как-то конкретизировать, но Ромка понял меня.
— Влюбился.
— В меня?
— Ну, а в кого же?
— Ты мог бы сказать. Я бы поняла, — ответила ему, имея в виду информацию о его помолвке.
— Как я мог такое тебе сказать? И как это можно понять?
— Я бы поняла, — повторила упрямо, но потом поправилась: — Постаралась бы понять.
— Я бы потерял тебя.
— Ты меня и так потерял, — напомнила ему.
— Но если бы сказал, это случилось бы раньше.
Его ответ резанул по живому.
Да, Ромка был прав, и я, даже если был поняла наличие у него невесты, все равно разорвала бы с ним отношения. Но не от этого мне было больно. Просто я поняла: он думал прежде всего о себе, о своем удобстве, о своих чувствах. И ни секунды не задумался обо мне. О том, каково мне будет, когда я узнаю.
— Я трус, — сказал Ромка.
— Трус, — согласилась с ним, впервые за эти недели испытывая непреодолимое желание закурить.
— Я не должен был так поступать с тобой.
— Не должен, — я опять согласилась и оглянулась в поисках сигарет.
— Ты, наверное, меня за это ненавидишь.
— Неверное, — я покивала, забыв, что Ромка меня видеть не мог.
— Анька, — прошептал Ромка и осекся.
И в его голосе было столько сожаления, что у меня на глаза навернулись слезы. Сердце рвалось на части, хотелось немедленно, не сходя с места, сделать что-то, чтобы Ромке стало легче. Сказать … Да — да, сказать, что прощаю, люблю, что у нас будет ребенок….
Но вдруг словно кто-то дал мне крепкий подзатыльник, и я пришла в себя.
Пора заканчивать этот разговор, я уже поняла, что ничего он не изменит — Ромка все решил и сейчас ему просто неловко. Именно эта неловкость, да еще чувство стыда (которое, уверена, очень быстро пройдет, стоит мне положить трубку) мешают ему закончить наш разговор.
— Анька, — повторил он еще тише, но я расслышала.
Жаль только, что сказать мне ему уже было нечего. Он решил, ну и я тоже все решила.
— Прощай, — сказала, опуская руку с телефоном.
— Подожди, — закричал Ромка. — Подожди, Аня!
Чего? — хотелось спросить мне, но я не спросила.
Думаю, Ромка сейчас и сам не знал, чего именно он просил меня подождать и что хотел бы предложить. Подождать, когда он жениться и предложить почетное место любовницы? Господи, да зачем это ему? У него милая невеста: молодая, привлекательная. Зачем ему такой геморрой в виде меня? Это же бомба замедленного действия, неизвестно, когда рванет. Но рванет обязательно.
— Аня! — надрывалась трубка в моей руке, а глупое сердце продолжало рваться на части.
Я ничего не сказала и слушать его больше не стала, просто оборвала разговор, нажав на отбой. И звук отключила. Так, на всякий случай, хотя и сомневалась, что Ромка будет перезванивать. Он сейчас выдохнет и поймет, что все к лучшему.
Да, повел он себя, как настоящий мерзавец, но теперь мы же вроде поговорили, он признался, что был неправ, попросил прощения. А значит, не такое он и говно, можно выдохнуть и снова начать уважать себя, утешаясь мыслью, что это «не мы, эта жизнь така».
Курить хотелось все сильнее и сильнее, и я уже не могла противиться этому желанию. Отложила трубку, пошла в коридор и долго рылась в сумке, выискивая сигареты и прекрасно понимая, что их там быть попросту не может, я давно бросила эту пагубную привычку.
А потом вспомнила, как самолично оставляла заначку в другой сумке. Так, на всякий пожарный случай. Вот он и наступил. Только куда я эту сумку дела? В чемодан положила? А в какой?
Спустя полчаса я нашла и сумку, и заначку в ней. Достала тонкую коричневую сигаретку, вкусно пахнущую вишней, и поняла, что нюхать я ее могу долго, а вот прикурить вряд ли получится — у меня не было ни зажигалки, ни спичек. Посидела, понюхала. Неужели в этих апартаментах нечем прикурить сигарету?
Услужливая память, неожиданно встрепенувшись, выдала картинку пепельницы, стоящей на балконе.
С пачкой сигарет я вышла туда. Огляделась и порадовалась за себя, все-таки окончательно памяти я не лишилась. А может, это начали действовать выписанные врачом витамины?
