Мэри всплеснула руками от ужаса и схватилась за спинку стула.
Повисло долгое молчание. Было так тихо, что Шери слышала, как потрескивает пламя свечей.
Парис неожиданно взял ее руку в свои и поцеловал.
— Боже мой, ma cherie. Ты слышала, что твой дед только что сказал? Да он подарил нам свободу! Теперь мы можем быть вместе. Они забрали у нас все и оставили нам друг друга. — Голос Париса дрожал от переполняющих его чувств. Пойдем же со мной, пойдем отсюда, моя возлюбленная, моя единственная любовь. Потому что, если ты останешься с ними, они победят. Эти старые, жадные, мстительные эгоисты одержат над нами верх. И та хрупкая драгоценность, наша любовь, которую мы вырастили с таким трудом, умрет навсегда.
Он обнял ее за плечи, снова и снова удивляясь, какая же она худенькая. Уязвимая, как редкостный цветок.
— Любимая, не позволяй им победить. Оставь этих людей с их ненавистью, с их старой враждой, с их драгоценными миллионами. Я увезу тебя в новый дом, наш дом — если не во Францию, то еще куда-нибудь. Вместе нам будет хорошо где угодно. Я буду подметать улицы или жечь уголь, все равно. Но у нас с тобой будет свой дом.
Лицо Шери, странно неподвижное, словно светилось изнутри. Парис вспомнил, как увидел ее в первый раз, на балу: тогда вокруг нее словно бы образовалась зона отчуждения. Но теперь разница была в том, что они стояли в заколдованном круге вдвоем.
И тут в полной тишине прозвучали ее слова.
— Да, Парис, я согласна. Я поеду с тобой.
— Шери, — простонала мать, едва не плача. — Ты сошла с ума! Норман ведь не шутит. Он правда сделает то, что обещал. Как ты будешь жить? Я же не смогу помочь тебе!
Но Шери не слушала ее. Для нее существовал только один человек во всем мире. Тот, который сейчас обнимал ее.
— А галерея, Парис… Как же ты сможешь жить без нее?
— Теперь смогу, милая. Теперь, когда у меня есть ты, все изменилось. Но мы попробуем бороться вдвоем, если ты согласна.
Шери слегка повернулась в его объятиях, чтобы окинуть взглядом родных. Глаза ее странно блестели, губы тронула усмешка.
— Никто не отнимет у нас галерею! — заявила она звонко. — У меня есть деньги. Бабушка завещала мне свои личные сбережения, и я…
— Жалкие гроши! — презрительно бросил Норман. — Капля в море! Этого не хватит даже на то, чтобы покрыть долги твоего оборванца. Так что опомнись, пока не поздно, потому что я действительно не шучу.
— Я тоже, — отозвалась Шери с торжеством. — Завещанная сумма и в самом деле была небольшой. Но я следила за курсом акций. Помнишь, ты еще расценил это как блажь? Так вот я сделала несколько вложений за свой счет. Мне было интересно, что из этого получится, и выяснилось, что я правильно все рассчитала. Теперь у меня довольно денег, чтобы выкупить галерею… и, если будет нужно, купить под нее еще пару помещений.
— Ма cherie, — поражение прошептал Парис, беря ее лицо в ладони. — Неужели ты думаешь, что я возьму твои деньги? Ты же понимаешь, что это невозможно.
— Это не мои деньги, — возразила Шери. — Это наши деньги. На нашу жизнь. На нашу галерею. И может быть, на наших детей. И ты обязан их взять, раз уж берешь меня в жены. Ты же обещал, что мы будем бороться вместе. А у мужа и у жены все должно быть общим — и горе и радость. У нас с тобой должно быть очень много общей радости. Мы даже сможем работать вместе, ведь я искусствовед.
Парис покачал головой, все еще не в силах ответить согласием.
— Парис, ты что, не понял? Если ты сейчас откажешься, они все равно победят, только другим способом. Победит их ненависть, а не наша любовь. Разве ты позволишь этому случиться?
— Милая моя… Моя единственная… — Вот и все, что он смог выговорить.
— Шери, детка, — окликнул ее Норман надтреснутым голосом; казалось, он сразу постарел на много лет. — Ты не можешь так поступить. Ты не сделаешь этого… не оставишь меня одного.
Внучка посмотрела на него с глубокой печалью.
— Дедушка, ты хотел, чтобы я возненавидела Париса. Но получилось так, что это тебя мне трудно простить. Ты только представь, что сказала бы бабушка Марджи, увидь она, как ты поступил сегодня. — Она покачала головой. — Поступай с деньгами как хочешь. Я не хочу быть богатой наследницей и никогда не хотела. Я собираюсь жить с человеком, которого люблю, — с деньгами или без них. А что до вас, мистер Лесли, — Шери повернулась к согнувшемуся в кресле Малкому, — мне вас очень жаль. Вы потеряли дочь, а теперь теряете единственного внука. Вы отдали все силы, всю свою жизнь ненависти, и у вас не осталось ничего, кроме нее.
Она медленно переводила взгляд с одного старика на другого, и собственный дед и его заклятый враг казались ей похожими как братья. Но на лице Шери не было гнева — только жалость.
— Вы растратили ваши жизни на вражду, а теперь удивляетесь, почему так одиноки! Мы с Парисом не смогли вам помочь и уйдем, если вы не опомнитесь в самый последний момент.
В наступившем молчании Норман произнес, словно с трудом:
— Шери, ты очень дорога мне, и я не хочу тебя терять. Скажи, что мне сделать, чтобы остановить тебя?
— Только одно: примирись с Малкомом Лесли, — ответила его внучка, стараясь нежностью тона смягчить слова. — Примирись с ним и прими моего будущего мужа как члена твоей семьи.
Парис поддержал ее, и голос его был ясен и холоден:
— Если хотите еще когда-нибудь нас увидеть, вы должны покончить с враждой. Если хотите держать на руках ваших правнуков, то подайте руки друг другу. Решение за вами, потому что мы за себя уже все решили.
Он повернулся к Шери.
— Ма cherie, нам пора. Пойдем. Пойдем домой, любовь моя.
Шери улыбнулась ему — не только губами, глаза ее тоже сияли улыбкой.
— Конечно, любимый. Пойдем. Больше нас ничто не разлучит.
Они были уже у дверей, когда их догнал голос Малкома, хриплый, как у тяжелобольного.
— Парис, мальчик мой… А что, если слишком поздно?..
— Шери, доченька, — потерянным голосом произнесла Мэри.
И снова наступила тишина.
Они обернулись и посмотрели на двух несчастных стариков и растерянную красивую женщину, на своих родичей. Наконец Парис сказал, словно подводя итог разговору:
— Вы знаете, где нас найти. Мы будем ждать вас до самого отъезда, то есть до завтра. — И добавил мягко: — А если не успеете до завтра, тогда ищите нас в Лилле.
И они вышли из столовой рука об руку — навстречу новой жизни с ее новыми тревогами и надеждами.
— У него давно уже было больное сердце, — сказала Элизабет Лесли.
Шери посмотрела на мужа и слегка сжала ему руку. Она увидела, что по щеке Париса медленно ползет слеза.
