— Я знаю, — хрипло произнес Стенли. — Я знаю…
По щекам Джины текли теплые слезы.
— Я люблю тебя, — сказала она.
— И я люблю тебя, — тихо ответил он.
— Я буду не так уж далеко от тебя. Ты сможешь приезжать ко мне в Лондон. Я буду звонить или писать письма.
— А я буду отвечать тебе.
Нарисованная ими благостная картина была утешительной ложью, и оба знали это. Джина всхлипывала, утирая слезы.
— Пойдем, Джинни, — сказал Стенли, поднимаясь. — Посидим у камина.
Он обнял Джину, и она прильнула к нему всем телом. Он был ее раем, ее теплом, ее зашитой. Она не должна отказываться от него. Возможно, в один прекрасный день…
— Не грусти, Джинни, — произнес Стенли, убирая упавшие ей на лицо волосы. — Несмотря ни на что, нам было хорошо вдвоем. — Он помолчал. — Когда ты уезжаешь?
Джина замялась, потом ответила:
— Завтра утром. Поживу несколько дней у Милли, пока не освободится моя квартира.
Он посмотрел ей в глаза.
— Ты правильно делаешь. Если бы ты не приняла это решение, я сделал бы это вместо тебя. Я горжусь тобой, Джинни.
— Я так люблю тебя! — потупилась Джина. — Не знаю, как я переживу все это. Пожалуйста, помоги мне, — попросила она, пряча лицо у него на груди. Ее душили рыдания. В голове Джины билась мысль о том, что если ей так плохо уже сейчас, то что же будет, когда она уедет в Лондон и останется одна? Словно угадав, о чем она думает, Стен обнял ее крепче.
Они провели на диване всю ночь. У Стенли затекла рука, на которой лежала голова Джины, но он не пошевелился. Он лежал и смотрел на догорающие в камине дрова. Когда от них остался лишь пепел, гостиную освещали только беззвучно мигавшие огоньки на елке.
За окном забрезжил слабый свет. Стенли высвободил руку и потихоньку поднялся с дивана.
— Похоже, пора покидать гнездо, — пробормотал он тихо.
Глаза у него покраснели, в горле стоял комок. Эта долгая бессонная ночь запомнится ему надолго.
Как приятно держать в объятиях Джину… Нет, ее нельзя отпускать. Стенли знал, что одного его слова достаточно для того, чтобы Джина осталась. Но он слишком любил ее, чтобы сделать что-то подобное. Позже Джина возненавидела бы его. Да и сам он относился бы к себе не лучше.
— Просыпайся, ласточка! — тихо позвал Стенли. — Пора лететь…
Джина сонно потянулась и открыла глаза. Она улыбалась. У Стенли защемило сердце. Какую счастливую жизнь они могли бы прожить вместе!
— А как же елка и гирлянды? — вдруг спохватилась Джина.
— Я договорюсь с уборщицей из клиники, чтобы она убрала здесь, — успокоил ее Стенли. — Ты пока собирайся, а я приготовлю завтрак. Сегодня это сделаю я. Нужно же напоследок внести в нашу жизнь какое-то разнообразие! — попытался он пошутить.
— Звучит заманчиво, — поддержала Джина. — А вещи у меня почти собраны. Только не подумай, что я расчетливо собрала их заранее.
— Я ничего такого и не думаю, — заверил Стенли.
Еду он готовил медленно. Ему ненавистен был этот прощальный завтрак. Он вообще терпеть не мог всякого рода прощания.
Джина ела подгоревшие тосты и пережаренную яичницу. И несмотря ни на что, это оказался самый лучший завтрак в ее жизни.
— Давай не будем играть друг с другом или давать какие-то обещания, — попросила она.
— Согласен, — кивнул Стенли.
— Мы будем поддерживать связь. Если ты окажешься в Лондоне… Или я вдруг заеду сюда… В общем, встретимся. Передай Мейбл и Рози, что я напишу им.
— Конечно, — натянуто улыбнулся он.
Перед домом прозвучал автомобильный сигнал. Это прибыло такси. Джина взглянула на Стенли.
— Не нужно провожать меня, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты остался здесь. Так я и буду тебя вспоминать. Ну, мне пора, — шепнула Джина сдавленным от подступающих слез голосом.
— Да, дорогая. Тебе пора к себе, в свое окружение. Там тебе лучше всего.
— Лучше всего мне в твоих объятиях, Стен. Только, к сожалению, этого недостаточно.
— Я люблю тебя, Джинни. Запомни это. А сейчас беги, пока у таксиста не лопнуло терпение.
— Стен…
— Я знаю, знаю…
— Я тебя люблю.
— И я тебя люблю. Иди же, иначе всю эту сцену нам придется повторить, когда за тобой придет второе такси. — Его слова перекрыл новый автомобильный сигнал.
Джина молча повернулась, взяла сумки и шагнула за дверь.
После того как ушло такси, Бартон еще долго стоял у окна. Джина уехала, вернулась в свой мир. Уехала… В душу Стенли прокрался холод.
Пойти, что ли, к Дану и Рози на чашку кофе и рассказать им, что Джина уехала?
Он вынул из кармана носовой платок и высморкался, потом сердито вытер глаза…
Прошла неделя, с тех пор как Джина вернулась на работу. Окунувшись в гущу событий и пройдя через напряженный период знакомства с новыми обязанностями, она окончательно уверилась в том, что приняла правильное решение. Сейчас ей осталось лишь совершенствоваться в должности ответственного редактора.
Однако кажущаяся беззаботность стоила Джине бессонных ночей и слез в подушку. Она потеряла аппетит, и каждый темноволосый широкоплечий мужчина на улице напоминал ей Стенли. Джина ко всему привыкала заново. К счастью, этот процесс протекал легче, чем она себе воображала. Тетушка Мегги бывало говаривала в подобных случаях: «Все в жизни имеет свою цену. Вопрос только в том, хочешь ли ты платить».
Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Кертис Мерроу собственной персоной.
— Милли сказала, что в это время ты обычно пьешь кофе, — заметил он, ставя перед Джиной чашку с надписью «Лучший босс города». — Я зашел пригласить тебя поужинать со мной, — добавил Мерроу.
Он быстро оглядел Джину, остановившись на сияющих платиной волосах, и в его глазах появился охотничий блеск. Мерроу протянул руку, чтобы погладить светлые пряди, но Джина отвела голову.
— Прошу прощения, мистер Мерроу, но я не могу принять ваше приглашение, — произнесла она, откидываясь на спинку стула и поднося к губам чашку с ароматным кофе.
— Когда мы наедине, можешь называть меня просто Кертисом, — произнес Мерроу с плотоядными интонациями в голосе. — А как насчет завтрашнего дня?
— Завтра я тоже занята, мистер Мерроу. Для меня вы всегда будете мистером Мерроу. — Джина поставила чашку на стол и встала, чтобы быть вровень с боссом. — Позвольте кое-что сказать вам. Я осознаю тот факт, что в вашей власти вышвырнуть меня с телевидения. Перед тем как вернуться на работу, я твердо уяснила для себя следующее — между мною и вами никогда не будет близости. Я отдаю себе отчет в том, что мне, возможно, придется все начинать заново в какой-нибудь другой телевизионной компании, но на компромисс с вами не пойду.
