Джози ошарашенно уставилась на него:
– Вы… хотите закрыть гостиницу?
– Но я и не скрывал своих намерений, она всегда была для меня обузой.
– Но это было раньше! Вы не знали тогда, для чего ваш отец ее построил!
Неужели то, что отец любил его, ничего для него не значит? Она думала, что значит. Он раскрыл было свою душу, перестал чураться людей, сделался более доступным. Она надеялась, что он сохранит гостиницу хотя бы в память об отце.
Льюк, снова пожав плечами, вернулся к упряжи, которую перед этим изучал.
– Это мое ранчо, черт возьми! Тут я волен делать все, что пожелаю!
Обида и гнев охватили Джози. Он даже не соизволил сказать все это вежливо, игнорируя тяжелый труд, вложенный ею в эту гостиницу.
Он совсем не принимает в расчет ее чувств.
Значит, она ему безразлична.
Джози была довольна, что гнев бушует у нее в сердце и гонит кровь по сосудам, иначе не хватило бы сил сделать то, что она решила.
Она встала прямо перед боссом, вынуждая его смотреть на нее.
– Вы вольны делать все, что пожелаете, черт возьми, но делать это будете в одиночку. Если вы не хотите, чтобы гостиница процветала, – ваше дело. Но я не буду сложа руки смотреть, как она приходит в упадок.
В глазах его мелькнуло… облегчение? А может, боль? Или то и другое? Потом вернулась отчужденность.
– А я и не надеялся, что будете.
Джози остолбенела. Так вот оно что! Теперь она видела отчетливо и ясно, чего он хочет. Он ее просто вытуривает! Что ж, насильно мил не будешь, раз прогоняет – нужно уходить.
Боль пронзила все ее существо. А я еще сомневалась, любит ли он меня, думала она с горечью, вот он – ответ! Нет.
Он просто не отваживается полюбить кого-то. Слишком боится, что его снова бросят. Прогоняет, чтобы не полюбить.
Джози смотрела на Льюка, и сердце ее ныло от тоски. Хотелось шагнуть ему навстречу и опротестовать суровый приговор, вынесенный им самому себе. Но в глубине души она понимала, что нельзя помочь человеку, который не умеет верить. А без веры у любви нет никаких шансов.
Льюк переложил сбрую в другую руку:
– Не беспокойтесь насчет вашей характеристики. Будьте уверены, я напишу хорошую. – Глаза его не отрываясь смотрели на вожжи. – И я не буду настаивать на старых сроках: вы можете уехать еще до февраля.
Джози тяжело вздохнула, стараясь сдержать слезы и сохранить хоть какое-то достоинство.
– Прекрасно. Постараюсь как можно скорее избавить вас от своего присутствия. – Она отвернулась, слезы уже текли по щекам. Нельзя, чтобы он их увидел! Она отдала ему свое сердце, и теперь единственное, что у нее осталось, – это гордость. – Пойду собирать вещи. – Джози намеревалась уехать еще до темноты.
– Консуэла! – воскликнул Льюк, открыв дверь. Он был поражен: явилась в такое время, да еще возвестила о своем прибытии стуком. Она приходила-уходила без стука, сколько он ее помнил. – С каких это пор ты стала стучать?
– С тех пор, как ты стал чужаком.
– О чем ты говоришь? – Рука его сжала дверную ручку.
– Тот Льюк, которого я знала, был умнее. Он не прогнал бы лучшую женщину, какая у него была.
Небо осветила молния, дождь волной окатил крыльцо. Лицо Льюка исказила гримаса: поссорившись с Джози, он постоянно пребывал в пасмурном – под стать погоде – настроении. Не было никакого желания принимать гостей, да еще и выслушивать нравоучения. Но не прогонять же Консуэлу в такую грозу.
– Заходи, Консуэла, а то утонешь.
Входя, она вручила ему какую-то сумку. Поставив ее на столик у стены, он помог экономке снять пальто.
– К твоему сведению, я не прогонял. Она уволилась.
– Еще бы ей не уволиться! Ты вел себя как грубиян, мешал работать, сказал, что закроешь гостиницу. – Глаза женщины сузились от гнева. – Это называется «не прогонял»?
Льюк пожал плечами:
– Через несколько месяцев она все равно сбежала бы.
– Ничего подобного, не сбежала бы, уж я-то знаю. – Вырвав из его рук пальто, Консуэла подхватила сумку и зашагала на кухню.
Льюк со вздохом поплелся за ней.
– Ей предложили работу в новом отеле, в Талсе. Нам с ними не тягаться. Жизнь на ранчо ей пока в новинку, но это быстро проходит. К Новому году захолустье барышне осточертеет, и мы будем казаться ей темной деревенщиной.
– Ясно. Ты нарисовал не Джози, а Черил. Ты переоцениваешь девушку.
– Хочешь сказать «недооцениваешь»?
Снимая чайник с плиты, экономка проницательно на него посмотрела, потом наполнила чайник водой из-под крана. Льюк мог поклясться, что иногда она специально искажает слова с какой-то тайной целью.
Поставив чайник на огонь, Консуэла повернулась к бывшему воспитаннику.
– Джози – это не твоя бывшая жена. Ей нравится здесь. – Подойдя поближе, она уставилась на него острым словно бритва взглядом. – И она любит тебя.
Лицо Льюка не дрогнуло, но внутри все перевернулось.
– Она сама это сказала?
– Зачем говорить? Каждому дураку видно. Ты тоже неровно дышишь.
Льюк не собирался этого отрицать, но ему нужно было свернуть разговор на Джози.
– Если она что-то и чувствует ко мне, то лишь потому, что жених задел ее самолюбие. А я – замена.
– Ха! – Консуэла одновременно всплеснула руками и тряхнула головой. – Ничего он не задел. Ты знаешь это не хуже, чем я.
Он знал, что Консуэла права. Просто он не осознавал этого раньше.
– Однако между увлечением и любовью большая разница.
– Да, конечно. Увлечение у человека снаружи, а когда любовь – она вот здесь. – Толстушка говорила с пафосом, возложив полную руку себе на грудь. – Когда она настоящая, многие люди это знают, но не слушаются своего сердца. Они или боятся, или упрямые, или дураки.
– Думаю, ты говоришь о каком-то другом человеке, – заметил Льюк раздраженно.
Пропустив его тон мимо ушей, Консуэла продолжала:
– Если ты позволишь девушке уехать, ты совершишь величайшую ошибку в жизни. Она тебя любит, я могу это доказать. – Кивнув на пластиковую сумку, брошенную на стол, она продолжала: – Посмотри, что там.
Льюк не мог сказать, почему его сердце вдруг застучало, а во рту появился такой вкус, словно он сжевал кусок мела. Нечто, таящееся в этой сумке, собиралось нанести ему удар.
Он взял ее в руки так осторожно, словно она могла взорваться. Потом, злясь на себя, вывалил на стол содержимое.
Какое-то шитье. Похоже на мамин ковер-одеяло, только верхняя часть непростегана. Неужели Джози с Консуэлой его распороли? Он недоуменно уставился на экономку.
– Что это такое? Что это значит?
– Джози делала тебе новое одеяло, чтобы подарить к Рождеству. Сюрприз.
Он снова стал разглядывать одеяло и теперь увидел, что кусочки ткани – другие, более яркого цвета, а строчка мельче, чем старая.
