— Ты проехал мимо «Лебедя», — сказала Оливия.
— Я знаю.
— Куда ты направляешься?
— Далеко.
Она удивленно посмотрела на него.
— Я что-то не понимаю.
— Я тебя похищаю, — сказал Джейк.
Она несколько натянуто улыбнулась:
— Сейчас не время для шуток. У меня свидание.
— С ним?
— Конечно.
— Я так и подумал. Внезапно мне пришла мысль...
Он остановил машину на дороге, ведущей вниз к заливу, вытер платком лоб и откинулся на спинку сиденья.
— У меня возникло непреодолимое желание похитить тебя, — сказал он. — Увезти в одно секретное место и держать тебя там. Поступок пещерного человека. У меня есть старая баржа на болотах, на ней нельзя плавать, но можно провести уик-энд.
Оливия в недоумении смотрела на него:
— Ты что, сошел с ума?
— Вероятно.
Он сменил одежду, в которой был утром в Грейт-Бакстеде, и надел свою обычную, рабочую. Рубашка была выгоревшей, брюки — поношенными, но ее сердце учащенно забилось, когда она взглянула на него. Она остро ощутила его притягательную силу. Он выглядел ужасно и в тоже время был великолепен.
— Ты посоветовал мне помириться с Дональдом... — неуверенно произнесла она.
— Я помню. Не отказываюсь.
— В самом деле?
— Я не могу предложить тебе брак, только связь, — жестоко сказал он. — Ты ведь не пойдешь на это, правда?
Она задрожала, несмотря на теплую погоду.
— Почему только связь? — тихо спросила она.
— Потому что я не свободен, чтобы предложить что-то более прочное.
— Не свободен? Ты хочешь сказать?.. — Она повернулась к нему, широко открыв глаза от удивления.
— Выходи замуж за своего школьного учителя и будь счастлива! — сказал он. — А когда ты будешь замужней дамой, окруженной детьми, вспомни о варваре, в котором его лучшие качества одержали верх.
Она почти не слушала его.
— Почему ты не свободен?
— Какое это имеет значение? Я связан обязательством, которое не могу нарушить. Я был бы рад предложить тебе выйти за меня замуж, Оливия, но...
— Пожалуйста, не извиняйся, — резко произнесла она.
— Извиняться?
— За то, что не предлагаешь мне выйти за тебя замуж. Я полагаю, так ты охлаждаешь чувства всех девушек, которые имели неосторожность влюбиться в тебя. Тебе тоже нравится власть. Власть привлекать женщин, как лампа мотыльков. Но один мотылек не имеет намерения обжечься. Пожалуйста, отвези меня к «Лебедю». Дональд ждет меня.
— Оливия, это не притворство. Это правда. Если бы я мог жениться, у твоего Дональда не было бы никаких шансов.
— Ты слишком уверен в себе.
— Слишком?
И тут она оказалась в его объятиях, его губы страстно прижались к ее губам, он крепко прижал ее к себе. Она почти потеряла сознание от непередаваемого ощущения потрясения и восторга, чувствуя сильное биение его сердца рядом со своим. Затем он внезапно отпустил ее.
— Извини. Я не должен был этого делать.
— Да, — глухо произнесла она.
Он завел машину, проехал вперед до поворота и, развернувшись, направил ее в сторону деревни.
— Подожди, — сказала вдруг Оливия. — Это все меняет.
— Это ничего не меняет, — ответил он. — Нас влечет друг к другу, Оливия, и это чувство вспыхивает с новой силой, как только мы встречаемся. Я не стал танцевать с тобой вчера только потому, что не был уверен в себе, я боялся, что не смогу сдержать своих чувств, когда ты окажешься в моих объятиях... Я постараюсь в будущем держаться от тебя подальше. — Он замолчал, потом добавил: — Мейвис мне поможет.
— Ну почему ты так жесток? — воскликнула Оливия. — Я... я не могу даже думать о том, что ты вернешься к Мейвис.
— Думаешь, мне приятно думать о том, что ты вернешься к Дональду?
— Ты сам посоветовал мне.
— Не потому, что мне это нравится. Просто я думаю, что так будет лучше. — Сейчас он вел машину очень медленно.
Глаза Оливии наполнились слезами. Джейк взглянул на нее, выражение его лица смягчилось:
— Оливия, дорогая. Не плачь, не надо. Не делай нам обоим больнее.
— Я... я готова подождать, — прошептала она, отбросив всякую гордость, только услышав из его уст слово «дорогая».
Джейк положил руку поверх ее сложенных на коленях рук.
— Как долго ты намереваешься ждать?
— Сколько угодно.
Он убрал руку, внезапно рассердившись.
— Не будь ребенком. Взгляни на вещи серьезно. Мы же не романтически настроенные школьники. Твоя жизнь будет такой, какой ты ее сама сделаешь. Тебе нужны муж, дом, дети и уверенность в будущем. Я не могу дать тебе все это. Тот парень может. И в этом все дело.
— Причиной того, что ты несвободен, является женщина? — Оливия чувствовала, что должна это знать.
— Да, — коротко ответил он.
Она вздохнула:
— Тебе, наверное, больше нечего сказать?
— Нечего.
Он отвез ее к гостинице и остановил машину, а когда она вышла из машины, он сказал:
— Мне очень жаль, Оливия, пожалуйста, поверь.
— Не стоит. Так уж случилось.
— Прости, — бросил он и уехал.
Ева встала с постели в день своего тридцатилетия в подавленном настроении.
Когда-то она с радостью встречала свое двадцатилетие, но тридцать лет — это рубеж, который большинство женщин не хотели бы переходить.
Прощание с юностью, сказала она себе, рассматривая на своем лице следы прошедших лет, которые отражало зеркало в спальне. Отражение немного успокоило ее. Ни одного седого волоса. Безупречный цвет лица.
Она подошла к календарю на стене и пересчитала недели, оставшиеся до приезда Мартина.
Ей уже стал надоедать Литтл-Бакстед и все его жители. Бесконечные сплетни мисс Смит о ком-нибудь или о чем-нибудь. Мелисса с ее громким голосом и добродушным выражением лица, нашедшая способ самовыражения и удовлетворения в написании своих нелепых книжонок. Мэри Браун, готовая всем услужить, постоянно занятая своим магазином. Ева испытывала какое-то чувство пустоты, несмотря на присутствие детей. Без Мартина она была как корабль без руля.
Ева была рада, что Оливия и Дональд, кажется, помирились; она проявляла интерес к тому, как развивались отношения у капитана Клунса и Кристины, но все это становилось довольно утомительным. Она была в гостях у капитана вместе с Кристиной, потом приглашала их к себе. Но сегодня, в свой тридцатый день рождения, Ева вдруг почувствовала, что устала от всех, даже от Оливии, которая так охотно и умело помогала ей.
Если все твои друзья вдруг начинают раздражать тебя, то дело вовсе не в твоей судьбе, а в тебе самом, сказал еще Шекспир. Ева признавала это, но от этого ее настроение не стало менее мрачным.
