Но и француз и Барри перестали существовать для нее в полумраке церкви. Рени, стоя на коленях между матерью и Крис, которая неожиданно решила составить им компанию, целиком отдалась молитве. Любовно украшенные приходскими детьми ясли, казалось, излучали мистический свет, когда викарий сошел с алтаря, чтобы положить в них крошечную куклу, соединяя таким образом двадцатое столетие с той давней ночью чудесного рождения. Все проблемы Рени куда-то отступили, и чувство полного покоя охватило ее.
Прихожане выходили из церкви под звездное небо, умиротворенно приветствуя друг друга, и Рени с матерью и сестрой направились к дому. Внизу, на мерцающей водной глади залива, колыхалась легкая тень лодки, стоявшей на якоре. Крис не могла долго предаваться возвышенным мыслям и первой нарушила их зачарованное молчание.
— Сейчас самый прилив. Я просила Рика прокатить меня в шлюпке во время прилива, но у него уже назначена встреча с дружком в какой-то забегаловке под Ипсуичем.
— Ну и слава Богу! — воскликнула мать; ей были хорошо известны печальные последствия выходок Кристины. Рени поинтересовалась у сестры, кто такой Рик.
— Мой нынешний парень, — легкомысленно бросила Крис, — но кажется, с ним пора кончать. С тоски помрешь. Он станет таким же индюком, как Барри.
Рени раздраженно бросилась защищать Барри, но тут вмешалась мать:
— Девочки, девочки! Сегодня нужно быть терпимыми друг к другу.
Крис взяла мать под руку:
— Я знаю, мамочка, знаю. Мне просто кажется, что наша Рин слишком хороша для Барри.
— Ну, это ей решать, — возразила миссис Сван. — А Барри производит впечатление очень приличного юноши.
— Ха, «приличного»! Слово-то какое! А я-то всегда думала, что Рин встретит кого-нибудь обаятельного, романтичного, устоять перед которым невозможно.
— Еще не родился тот мужчина, перед которым я не смогла бы устоять, — отрезала Рени, и вновь в ней проснулось воспоминание о французе, но она решительно подавила его и продолжала: — Наверное мне повезло, и я никогда, в отличие от некоторых, не увлекалась мальчишками. И совершенно глупо смешивать романтические небылицы и реальную жизнь. Разумеется, мне нравится Барри, но я отнюдь не схожу по нему с ума. И уверена, что никакой мужчина не сможет свести меня с ума.
— Ты так рассудительна, дорогая, — вздохнула мать. Кристина присвистнула и насмешливо сказала:
— Уж не врешь ли ты сама себе? Ты точно так же уязвима, как и все остальные.
Рени улыбнулась в темноте и не ответила на взгляд сестры. Кристина, хотя и старалась изо всех сил казаться искушенной в любовных делах, все еще оставалась просто мечтательным ребенком. Она ничегошеньки не понимала в настоящей жизни и ничего не знала о преимуществах надежности.
Рени проснулась очень рано; она включила ночник и, обнаружив, что было всего шесть часов, вновь свернулась калачиком под пуховым одеялом и с наслаждением подумала, что сегодня не нужно вставать к семи. Из маленькой комнатки по соседству до нее донесся какой-то шум, и она поняла, кто разбудил ее в такую рань. Это Майк, издавая радостные вопли, исследовал свой рождественский чулок. Она опять уже было задремала, но бесцеремонный стук в дверь вновь заставил ее проснуться — в комнату ввалился Майк, едва удерживая в руках свои сокровища.
— Я пришел показать тебе подарки.
— Это все принес тебе Санта Клаус?
Майк недоверчиво посмотрел на нее; у него были сомнения по поводу существования Санта Клауса. Исследование дымохода подсказало ему, что для крупного джентльмена с мешком игрушек это не самый удобный способ проникновения в дом, а Майк был чрезвычайно практичным ребенком. Однако он был вежливым мальчиком — если уж взрослым нужно, чтобы он верил в эту сказку, то он не станет спорить.
— Да, наверно, — с сомнением протянул он. — Но мне кажется, что это мама положила их сюда.
Затем Майк приступил к самому главному — показу подарков.
Рени села на кровати, накинув на плечи халат. Она смотрела на вдохновенное личико и слушала щебетание Майка, пока тот не начал засыпать, устав от возбуждения и слишком раннего для него начала дня. Он уютно устроился у нее на коленях, прижав к груди механическую машинку — гордость своей коллекции. Она укрыла брата одеялом и обняла его, вскоре он заснул. Рени, откинувшись на подушки, смотрела на лохматую темноволосую голову ребенка на своей груди, и горячая волна нежности к этому маленькому существу, прижавшемуся к ней, захлестнула ее. Барри абсолютно прав. Вот оно — истинное призвание женщины. Почему она так держится за свою работу, если Барри совсем не одобряет этого? Разве может карьера сравниться с детьми? Не такая уж это великая жертва — оставить работу, и она не задумываясь сделает это, чтобы порадовать Барри, — ну может, не так сразу: ведь ей хочется возместить свои довольно существенные затраты; но она скажет ему, что будет подыскивать другую работу. И она стала мечтать о собственных детях — крепких, белокурых, как и Барри, голубоглазых младенцах.
В восемь часов церковные колокола сдержанным звоном возвестили начало утренней службы. Позже, к одиннадцати, они грянут триумфальным звоном, и город проснется.
«Проводим старый, встретим новый!»
Она найдет себе другое занятие, и Барри одобрит его от всего сердца.
Он зашел за ней после ланча, и они отправились гулять. Их семьи готовились к рождественскому обеду, и Барри заявил, что перед застольем нужно нагулять аппетит.
Они прошли мимо причалов с лодками, укрытыми на зиму, вниз по течению вдоль дамбы по тщательно ухоженному газону. Рени предусмотрительно надела ботинки на толстой подошве, слаксы и старое пальто, а платок на голове защищал ее прическу. Барри пробирался впереди нее по узкой неровной тропинке — идти рядом здесь было невозможно — и очень хорошо смотрелся в своем моряцком свитере. Местами тропинка становилась труднопроходимой, и тогда он поворачивался, чтобы подать ей руку. Наступило время отлива, и вода убывала, обнажая островки слякотной земли. С другой стороны узкого извилистого залива местность слегка уходила вверх, хотя пологие лесистые склоны вряд ли можно было назвать холмами. Свежий морской ветер гнал тучи на запад, небо прояснялось, изредка проглядывало зимнее солнце. Повсюду кружили морские птицы; обреченные на вечный поиск пропитания, они уныло кричали.
— Мы неплохо проветримся, — бодро сказал Барри. — Временами я просто задыхаюсь в Лондоне.
Моторная лодка, словно бросая вызов погоде, пронеслась вверх по течению и развернулась, устроив целый водоворот.
— Здорово!
Они стояли бок о бок и смотрели на белый клинообразный бурун позади удаляющейся лодки. Он просунул ее руку под свой локоть.
— Знаешь, Фред Элиот уезжает в Америку на целое лето. Он предложил мне попользоваться его моторкой, пока его не будет. Как ты на это смотришь?
Рени понимала, что со стороны Барри это была большая любезность; он не доверял моторным лодкам и предпочитал парус. Но Рени не могла получить удовольствия от этого занятия; ей не нравилось, изворачиваясь, пробираться между качающимися шестами и мокнуть всякий раз, когда Барри просил ее подсобить ему. Однако моторная лодка — это совсем другое дело.
— Я с удовольствием, — сказала она просто.
— Надеюсь, что нам удастся регулярно выбираться в выходные, — продолжал Барри. — Конечно, если ты не будешь занята, как это частенько случается. Если бы у тебя была работа с нормальным графиком, тогда можно было бы строить планы.
Вот для чего ему понадобилась моторная лодка. Своего рода взятка, чтобы заставить ее бросить работу; но в этом не было необходимости, она уже все решила.
— Я хочу хотя бы один раз съездить в Париж, — сказала она ему. — Ава Брент, редактор отдела моды «Свининг Лайф» несколько раз снимала меня для журнала. Я узнала, что она планирует делать весенний номер журнала за границей, чтобы наладить связи с самыми посещаемыми городами Европы. И я очень надеюсь, что она пригласит меня сниматься. После этого я сменю работу, если ты хочешь именно этого.
— Но ты всегда можешь съездить в Париж.
— Одна я не поеду, а тебя это не привлекает.
— Не привлекает. Я думаю, что Париж ничем не отличается от других городов.
— Только не для меня. Сняться в Париже в одежде парижских модельеров — моя голубая мечта.
— Рени, дорогая, иногда ты говоришь такой вздор, — Барри недовольно поморщился.
— Ой, ладно, этого тебе никогда не понять. — Она коснулась пальцем его свитера из грубой пряжи. — Ты совсем не разбираешься в моде.
— Надеюсь, что нет! — Барри поразила сама мысль об этом. Интерес мужчины к одежде, по его мнению, был проявлением изнеженности. Сам он стремился к скромности и простоте в одежде.
— Между прочим, если взять лучших модельеров, то все они мужчины, — вставила Рени.
