– Зачем?
– Ногу перевязать.
Она снова расстегнула молнию и стала рыться в вещах. Затем вытряхнула все на землю и тут же поспешно засунула обратно трусики. Наконец обнаружила шелковый широкий пояс от платья. Самого платья не было, Лиз в спешке забыла его дома.
– Не жалко? – спросил он про пояс.
Она замотала головой: ей не было жалко – и стала складывать в сумку разбросанные вещи.
– Ты уходишь? – спросил он.
Она молчала.
– Если встретишь какую-нибудь машину… или когда доберешься до телефона… У тебя найдется доллар? Я отдам… – Она усмехнулась. – Я отдам, – повторил он. – Скажи только свой адрес.
– У меня нет адреса.
– Нет адреса? – Он хотел о чем-то спросить, но его слишком беспокоило собственное положение. – Запиши мой телефон.
– У меня нет ручки.
– Нет ручки? Как же ты…
– А я не пишу.
– Моя осталась в пиджаке. Наверное, все сгорело. Тогда запомни наизусть…
– У меня плохая память.
– У такой молодой плохая память?
Лиз затянула молнию на сумке.
– Может, поискать возле машины? – нерешительно спросила она.
– Ручку?
– Да идите вы с вашей ручкой!.. Палку, железяку… что-нибудь!..
Какое-то мгновение он пристально смотрел на нее.
– Будь осторожна, – сказал он. – Может быть, не все сгорело. Там бензин…
Она не слушала. Оглянулась на сумку.
– Если ты боишься, что я…
– Куда тебе!
Вдоль оврага, отделяя его от возделанного поля, рос колючий кустарник. Лиз расцарапала руки, с блузки свисали клочья, но она не думала ни о руках, ни о погибшей блузке. Наконец Лиз вырвалась из цеплявшихся за нее тонких веток и едва удержалась, чтобы не свалиться в овраг. Заглянула вниз: каменистое дно оврага было почти без растительности. То, что осталось от машины, лежало искореженной, бесформенной грудой, из-под которой сочилась радужная жидкость.
Скатиться туда я смогу, подумала Лиз. А подняться как?
Она прошла по верху оврага с полмили и увидела довольно пологий песчаный спуск. Песок был плотный, будто его специально утрамбовали. Лиз начала спускаться, все убыстряя шаг, переходящий в бег, и, не в силах сдержать его, остановилась только в самом низу, споткнувшись о камень.
Она пошла в обратную сторону по дну оврага, глядя под ноги и выискивая что-нибудь, что пригодилось бы жертве наезда для опоры. Но ничего не попадалось. Достигнув места катастрофы, осторожно обошла обгоревшие, с острыми, зазубренными краями обломки металла, битое стекло, еще тлевшую ткань. Она не решалась ворошить это кладбище. Она прошла дальше, и в стороне обнаружила непонятно как попавший сюда отрезок трубы. Он был короткий и едва ли его можно было использовать. Однако Лиз все же вытащила трубу.
Она вернулась той же дорогой, которой спускалась. Мужчина явно обрадовался.
– Если б не твоя сумка, – сказал он, – я подумал бы, что ты ушла совсем…
Он скептически оглядел трубку, но промолчал и стал бинтовать ногу поясом Лиз. Нога сильно распухла, и Лиз вздыхала:
– Плохи дела. Тебе необходим врач, иначе загнешься. А уж ногу точно придется отрезать!..
– Спасибо. У тебя хорошо получается утешать.
– Это ж правда!
– Лучше поищи у себя что-нибудь от боли, – попросил он. – Аспирин, например, у тебя есть?
– Зачем?
– У тебя никогда не болела голова?
– Болела. Когда был грипп.
– Кстати, как тебя зовут?
– Лиз.
– А я Джек.
– Не лучшее имя.
– Мои родители так не считали. А почему «не лучшее»?
– У одного знакомого подонка два имени, и одно из них – Джек.
– Понятно…
Лиз презрительно выпятила губу.
– Что понятно?..
Джек промолчал. Сердить девушку не входило в его планы. Он решил похвалить ее за трубу:
– Коротковата, но лучше, чем ничего. Молодец, что притащила.
– Что теперь? – спросила она.
– Попробуем доковылять.
– Доковылять до чего? – Лиз обратила внимание, что он сказал не «попробую», а «попробуем».
– Хотя бы до телефона. Извини, я уже спрашивал, но ты не ответила. Так найдется у тебя доллар?
– Зачем?
– Хочу, чтобы ты позвонила: пусть за мной пришлют другую машину.
– Другую?
– Да. А что?
– Ничего.
Она не верила, что кто-то пришлет за ним машину. Просто ему надо, чтобы она так думала и не бросала его, потому и сказал про другую машину.
– Попробуем? – Джек вопросительно снизу вверх смотрел на Лиз.
Одной рукой он оперся на трубу, другой – на ее плечо. Труба была чересчур коротка. Лиз ответила:
– Выбрось ее! Держись за меня!
У него не было выхода, и он послушался. Джек старался как можно легче наступать на больную ногу, но при каждом шаге издавал стон, похожий на мычание.
– Да-а… – вздыхала Лиз.
– Думаешь, все-таки придется ампутировать ногу? – несмотря ни на что чувство юмора он сохранил.
Они шли медленно, часто останавливаясь. Джек попросил ее что-нибудь рассказывать:
– Это меня отвлечет.
– А что рассказать?
– Все равно. Что хочешь.
– Про сексуального маньяка можно?
– Можно. Хотя меня это не слишком воодушевит.
– Зато к месту: именно он подвозил меня на черном «мерседесе». – Она искоса взглянула на Джека. – Подозреваю, что этот тип наехал на тебя.
Джек помрачнел. Выслушав, сказал:
– Неприятная история.
– Это у него неприятная история! Я ему все лицо изувечила! А если женат, супруга – вот будет потеха – ему еще добавит!
– Нельзя садиться к кому попало. Тебя этому не учили?
– На нем не написано, что он «кто попало». Они прошли еще немного, и он остановился передохнуть.
– Куда мы идем? – спросила Лиз.
– Здесь должен быть дом повешенного.
– Чей?
– Ничей. Просто этот дом напоминает мне одну картину с таким названием.
– А в нем живет кто-нибудь?
– Раньше жили. Теперь не знаю.
– Может быть, никто? – Она поежилась. Ей не хотелось идти в дом повешенного, даже если он только похож на какую-то картину.
– Если окажется, что там никого нет, будем искать другой. – Он говорил прерывисто, с трудом и ступал все медленнее. Казалось, еще шаг – и он остановится насовсем.
Лиз стало страшно: что она будет делать, если Джек свалится? Она постаралась отогнать эти мысли. В конце концов, кто он такой? Он чужой для нее, она впервые его видит. Они расстанутся и больше никогда не встретятся… Лишь бы сейчас добрести куда-нибудь…
– Ну вот… дошли, – проговорил он.
Лиз подняла голову и увидела дом, огороженный белой деревянной изгородью. Если бы он не говорил про висельника, ей бы все равно стало бы не по себе: это был старый, одинокий дом в окружении старых деревьев. Окна в нем были прорублены где придется или где вздумалось ненормальному хозяину. На окнах ни занавески, ни горшка с цветами – ничего, что свидетельствовало бы о присутствии живого человека.
