Хэнк возится за прилавком, и я подхожу ближе, чтобы посмотреть, что же он там делает. Одиночная конфорка стоит за стойкой, а на ней располагается небольшая мисочка с растопленным шоколадом. Он помешивает смесь и добавляет туда несколько кусочков зефира. Я наблюдаю за его запястьем, каждый раз когда он помешивает шоколад ложкой, его руки с со знанием дела создают что-то восхитительно вкусное, разнося по помещению потрясающий аромат сахара и шоколада.
― Немного дополнительной шоколадной глазури для печения из лесного ореха, ― говорит через плечо и затем выключает конфорку. Легким движением руки, Хэнк слегка поливает шоколадом, который теперь стал более тягучим из-за добавления кусочков зефира, печенье, что лежит на дне коробки.
Мой рот наполняется слюной, и отчаянное желание попробовать то, что он приготовил практически переполняет меня. Ненавижу свою слабость, а еще больше ненавижу мысленный образ того, как он неспешно подносит свои пальцы ко рту и начинает слизывать с них шоколад. Я прикусываю внутреннюю сторону щеки и задумываюсь, каким образом собираюсь сбежать от него и его магазина, чтобы не натворить никаких глупостей, о которых буду жалеть.
Затем перевожу свой взгляд вновь на конфорку. Открытое пламя в помещение магазина, в месте скопления большого количества людей. Не безопасно и выходит за рамки свода городских правил. Улыбка растягивается на моих губах. И у меня появляется шанс, как уйти отсюда, не натворив никаких глупостей. У меня есть то, что поможет убрать отсюда его и этот мерзкий магазин.
― Ого. ― Хэнк запаковывает остальную часть сладостей. ― Ты улыбнулась впервые с того времени, как вошла сюда.
― Ты закончил? ― Я сильнее обнимаю себя руками в неосознанной попытке защититься от него. ― Мне нужно забрать эти коробки и наконец пойти домой. Не безопасно ходить одной в такое темное время суток.
Парень переводит взгляд на дальнюю часть стены, на которой висят часы, прямо над стеклянным автоматом со жвачками в виде шариков.
― Да, довольно-таки поздно. Мне нужно проводить тебя до дома.
― Что? ― Я тяжело сглатываю.
Он кладет еще парочку сладостей в коробки и затем запечатывает их.
― Как ты и сказала, тебе не следует ходить одной в такое темное время суток.
― Я-я не имела в виду, что ты должен провожать меня до дома. Я вполне могу…
― Это ничего, что ты не отважилась спросить об этом напрямую, не переживай, я понял твой намек. ― Он усмехается, делая вид, будто не понимает, что именно я имела в виду. Аррр, ох уж этот мужчина. ― Ведь я очень понятливый. ― Теперь Хэнк подмигивает мне.
― Нет. Спасибо большое. Я вполне могу и сама добраться до дома. ― Тянусь за коробками.
Но он опережает меня и берет их в свои руки, затем указывает подбородком, чтобы я направлялась к двери, и озорная искорка играет в его взгляде.
― Подожди здесь. Я только возьму свою куртку.
Глава 4
― Ты общаешься с кем-нибудь со школы? ― Я иду рядом с Олив, и коробки со сладостями находятся в моих руках.
― Тебе на самом деле не обязательно провожать меня. Я ходила одна на протяжении многих лет. ― Она держится ближе к зданиям и затем поворачивает голову к темным стеклам магазина компьютерных товаров Барта, когда мимо нас проезжает машина, ее шины издают визжащий звук из-за мокрого снега.
Я смело начинаю разговор первым.
― Я все еще иногда общаюсь с Грегом Фримонтом. А также иногда с Брендоном Эрлингом. Он владеет фермой примерно в двадцати милях от города. Раз в месяц мы встречаемся и играем в бильярд в Cooter.
― А что насчет Линды? ― она задает вопрос быстро, но от меня не ускользает нотка недовольства в ее голосе, затем девушка прикусывает губу, словно желая забрать обратно сказанные слова.
Я даже не задумывался о Линде на протяжении многих лет. Да, мы встречались в старших классах школы. Но, как вам это объяснить, это были больше типичные отношения, которые свойственны для старшеклассников. Она была черлидером, а я спортсменом. Все просто и понятно, не было и речи ни о каких чувствах. Мы расстались сразу же после выпускного. А сейчас Линда замужем за сыном шефа полиции, и у нее трое милых детей. Но что меня позабавило и немного ошеломило ― так это крохотные нотки ревности, что проглядываются в голосе Олив. Ревность — это значит, у нее есть чувства. А чувства означают, что у меня есть шанс. Это мне и было нужно.
Стараюсь сохранить спокойный голос, продолжая говорить.
― Я как-то видел ее в городе вместе с детьми. Мы не поддерживаем близкое общение.
Она быстро кивает.
― Точно, ее дети. Она же за мужем и все такое.
― Да. ― Мы поворачиваем направо в конце квартала и выходим на улицу, которая усажена дубовыми деревьями с двух сторон от дороги, это улица так же является началом более спокойной части города.
― Так что насчет тебя? Есть те, с кем ты до сих пор поддерживаешь отношения?
― Кендейс Турли, хотя сейчас она Кендейс Линкольн, и еще с парой человек.
Теперь настает моя очередь.
― А что насчет Пэйса?
Оливия переводит на меня взгляд, ее глаза в лунном свете наполнены восхитительным сиянием.
― А что насчет него?
― Разве вы двое не встречались в выпускном классе? ― Я отчетливо помню свое ужасное желание выбить из него дерьмо, когда тот хвастался в спортзале о том, что он встречается с Олив.
― Пэйс? ― Она останавливается и качает головой, смотря на меня. ― Пэйс Беверли и я? ― Звонко смеется, но в ее смехе нет смущения. ― Ты что считаешь, квотербэк бы встречался со мной? Что серьезно, Хэнк?
Я понимаю, что прямо сейчас выгляжу, как дурак со своим нахмуренными бровями и озадаченным выражением, что читается на лице, но ничего не могу с этим поделать.
― Ты не встречалась с ним?
― Нет, ― говорит она, делает еще пару шагов, останавливается и смотрит на меня. ― Пэйс никогда даже не разговаривал со мной в школе. Никто из вас. ― Ее глаза сужаются. ― На самом деле, сейчас ты мне сказал больше, чем когда мы учились в школе.
SOS! SOS! Кажется, теперь мои слова обернулись против меня.
― Я просто пытался…
― Если это какая-то глупая игра, то совершенно не забавно. Возможно, я и была чем-то вроде насмешки для тебя в школе, но сейчас мы уже взрослые. Я живу своей жизнью, у меня есть замечательные друзья, руковожу бизнесом, чем очень горжусь. ― Олив протягивает вперед руки, намереваясь забрать у меня коробки. ― А теперь отдай коробки, думаю, на этом мы закончим.
― Постой. Послушай. Мне жаль. ― Когда ее выражение лица немного смягчается, начинаю самого главного. ― Знаю, что не разговаривал с тобой в школе, и мы определенно не начали наше общение с дружбы, когда я отрыл свой магазин сладостей напротив твоей студии йоги, но… ― Напряженно сглатываю, и мои ладони начинают потеть под коробками. Я прочищаю горло, слегка откашливаясь.
― Ты что? ― Она приподнимает свою темную бровь.
― Я хотел бы начать сначала, если это, конечно, возможно. ― Образно выражаясь, я протягиваю ей «оливковую ветвь мира» и говорю на полном серьезе. ― Не хотелось бы, чтобы ты ненавидела меня или мой магазин. Второй так уж точно ни в чем не виноват.
― Почему? ― ее недоверчивые слова срываются с губ вместе со вздохом, который на морозе сразу же превращается в клубы пара. ― Какая тебе вообще разница, как я отношусь к тебе? Разве это имеет значение?
Наверное, если я сейчас заявлю, что до безумия влюбился в нее, это определенно не поможет делу. Поэтому просто вздыхаю и говорю:
― Потому что я хочу, чтобы мы были хорошими соседями. У нас обоих бизнес, которым нужно управлять. Между нами не должно быть склок или же неприязни. Ну, как тебе такой вариант?
Девушка жует свою нижнюю губу, когда продолжает размышлять над моими словами. После мгновения тишины пожимает плечами.
― Ладно. Ладно, я не против мира, но не жди от меня, что буду приходить в твой магазин или оказывать тебе помощь, когда тебе понадобится.
― Конечно, нет. ― Начинаю вновь идти, и она присоединяется ко мне. ― Но, если тебе понадобится помощь от меня или какое-то одолжение, я совершенно не против помочь тебе.
