Надеясь на лучшее, но ожидая худшего, она сказала:
– Я попрошу домохозяйку впустить вас в дом – на случай, если вы появитесь раньше меня. К несчастью, она глуховата и не всегда слышит интерком, так что позвольте я продиктую вам код, чтобы вы могли сами открыть ворота. – Она трижды повторила пятизначный код, помолчала, как бы ожидая ответа, а затем продолжила: – Еще раз прошу прощения. Обычно я точна, но тут на площадке просто безумие какое-то, фильм как будто заколдован. – Она отчаянно надеялась, что Слоун хоть раз сталкивался с подобной ситуацией на съемках своих фильмов. – До скорого! – Она постаралась придать голосу жизнерадостности, как если бы была уверена в его сочувствии.
Надеясь, что он догадается прослушать запись на автоответчике перед тем, как отправиться к ней, она положила трубку и невольно посмотрела на зеркало, куда приклеила старую черно-белую фотографию, портрет Александры Романовой.
Артистка отдыхала в атласном шезлонге в белом шелковом неглиже, которое едва прикрывало ее тело. Копна волос траурным облаком окружала прекрасное лицо с полными яркими губами.
Хотя на этих чувственных губах играла интригующая улыбка, Блайт казалось, что в цыганских глазах Александры она видит грусть.
Фотография была сделана за неделю до громкой ссоры с мужем, писателем Патриком Рирдоном. За неделю до смерти артистки.
– Что это было? – вслух спросила Блайт. – Почему ты так грустишь, какой секрет скрываешь?
Блайт не задавалась вопросом, зачем ей это надо. Она четко знала, что по причинам, которые были выше ее понимания, знать правду ей крайне необходимо.
Она все еще разглядывала фотографию, когда минут десять спустя в дверь постучал помощник режиссера и напомнил, что ее ждут в гримерной.
Не желая глядеть на коробки, все еще не распакованные после переезда на новую квартиру в «Бэчелор Армз»,[2] Кейт решила пойти к лучшей подруге – поболтать, съесть пиццу.
Хотя дом Блайт Филдинг в Беверли-Хиллз был точной копией того, в котором она выросла, Кейт с удовольствием у нее бывала. И наоборот, навещая мать, жившую в соседнем особняке, построенном в южноколониальном стиле, она всегда чувствовала себя тощим сорванцом с торчащими рыжими волосами.
После суматошного Голливуда, где она провела утомительный день, мирные картины природы показались ей особенно отрадными. Деревья уже покрылись весенним зеленым нарядом, садовники высаживали петуньи, анютины глазки, настурции – цветов было больше, чем во всем Диснейленде, и – о, чудо из чудес! – здесь даже можно было дышать воздухом.
Кейт проехала мимо черного «порше», стоящего на улице, опустила стекло. Автоматически отметив номер машины, глубоко вдохнула вечерний воздух, уловила слабый терпкий запах соленой воды, донесшийся с запада, где Сансет упирался в океан, и почувствовала, что начинает расслабляться.
Что за чертовщина! Слоун Уиндхем залез в карман поглубже и вытащил две жвачки, библиотечную карточку, которая почти расползлась после того, как попала в стирку, и какой-то мусор. Но проклятой бумажки с кодом для открывания железных ворот Блайт Филдинг не было.
И тут он вспомнил, что переменил джинсы после пробежки по пляжу.
– Без паники, – сказал он себе. – Ты записал этот треклятый номер. Проверил, когда она повторила. Значит, включим зрительную память.
Он закрыл глаза, вздохнул и пожалел, что уделял мало внимания попыткам бывшей любовницы научить его работать с подсознанием.
– Так. Начали. – Он попробовал сосредоточиться. Минуту спустя набрал четыре цифры, которые показались ему наиболее подходящими.
Ничего.
– Если сразу не удалось… – Он попробовал снова.
Опять ничего.
Слоун знал эту систему, у самого была такая же. Если с третьей попытки он не наберет правильную комбинацию, сигнал тревоги будет послан в охранную фирму, и на него обрушится полиция Беверли-Хиллз.
Он упорно отказывался завести телефон в машине и сейчас в который раз пожалел об этом.
Но коли у него нет телефона, придется съездить домой, найти чертову бумажку, вернуться сюда и открыть ворота. Еще одна задержка, да еще Блайт сдвинула время встречи, в результате собственный график безнадежно разрушен.
Он повернул уже к машине, но…
– Черт, надо попробовать, – решил он.
Кейт вырулила из-за поворота и резко затормозила перед домом Блайт. Какой-то человек перелезал через железную решетку ворот.
Выхватив из бардачка пистолет, она выскочила из машины.
– Полиция! Не двигаться!
Радуясь, что он добрался доверху, не задев сигнала тревоги, Слоун оглянулся и с недоверием уставился на женщину в немыслимо коротком обтягивающем платье.
– Вы меня разыгрываете?
Слоун никогда не видел таких женщин-полицейских. Сквозь белое кружевное платье просвечивали розовые трусики и лифчик. На длинных-длинных ногах красовались ажурные белые чулки и белые атласные туфли на высоком каблуке – явно из магазина дешевых товаров.
В пышных рыжих волосах, встрепанных, как будто она только встала с постели, была приколота белая атласная роза. Другая украшала шею.
То, что она держала в правой руке, оказалось полицейским жетоном. В левой был пистолет. Контраст между оружием и кружевным платьем был ошеломляющий.
Следующей мыслью Слоуна, после того как он оглядел формы, выставленные напоказ под белым кружевом, была та, что оба обстоятельства равно губительны, каждое в своем роде.
Заметив блеск в его глазах, Кейт с опозданием сообразила, что ее наряд проститутки не внушает должного уважения. К счастью, у нее в руке пистолет.
– Я требую, чтобы вы очень медленно слезли с забора, – сказала она тихо, но настойчиво. – И уперлись ладонями в стену.
Сперва Слоун подумал, что надо бы поспорить, объяснить, кто он такой. Но не успел он и слова произнести, как в уме, будто на широком экране, вспыхнула картина военных действий – как иначе ее назвать?
Он увидел шеренгу черно-белых полицейских машин, набитых копами. Пистолеты. Он задыхался от запаха слезоточивого газа. После того как ядовитый дым рассеялся, пятнадцатилетний Слоун Уиндхем увидел, что его отец лежит на дороге и вокруг него растекается лужа крови.
Его охватила холодная ярость, но он напомнил себе, что эта женщина не имеет никакого отношения к убийству его отца.
– Слезаю.
Адреналин бушевал в крови Кейт. Впервые за четыре года ей довелось воспользоваться оружием. И хотя в воображении она рисовала себе совсем другую ситуацию, колебаний у нее не было.
В отличие от непоколебимой уверенности и даже бравады героев, от которой сладостно замирали сердца зрителей фильмов «Смертельное оружие» или «Полицейский из Беверли-Хиллз», Кейт испытывала в эту минуту только ужас.
