Филипп невозмутимо прокомментировал:
— Теперь дядя Ричард будет спорить с тетушкой Клер за ленчем в кафе. — Это замечание прозвучало в устах ребенка так буднично, словно жаркий спор был обычным средством общения этих двух людей, а отнюдь не исключением.
За ленчем дети вели себя образцово. Они, как раз заканчивали трапезу, когда зазвонил телефон. Одна из приятельниц семьи Дру предлагала забрать детей на пикник. Мне показалось, что Дэвид клюет носом, и я сказала, что его необходимо уложить. Собеседница заверила меня, что ребенок выспится вместе с ее близнецами, и пообещала подъехать через четверть часа.
У миссис Дэвис было пятеро детей, и все они страшно обрадовались малышам Дру. Мне понравилась миссис Дэвис. Маленькая, радушная, уверенная в себе, она умело управляла всем своим многочисленным семейством.
— Ну-ну, Гарри. Мы ведь не цыганский табор. Еще накричишься вволю, когда доберемся до отцовских владений.
Обратившись ко мне, она посоветовала:
— Не нужно беспокоиться, мисс Макклелланд. Я присмотрю за детьми. Я бы забрала их раньше, но мы только что вернулись из отпуска. Ждите нас часам к шести. — Дэвис заговорщически улыбнулась. — К тому времени у них останется сил лишь на то, чтобы доползти до постели.
Прощаясь, дети миссис Дэвис дружно махали мне руками и посылали воздушные поцелуи. И только Мишель и Филипп не обращали на меня внимания. Подобное поведение задевало за живое, поскольку прежде мне всегда удавалось находить общий язык с детьми. «Не раскисать!» — скомандовала я себе. Я ведь не собираюсь оставаться в этой семье надолго. Как только вернется Джонни, я буду снова сопровождать его, если, конечно, получу на это согласие.
Джонни… Наконец-то у меня появилась возможность остаться наедине со своими мыслями. Выйдя в сад, я растянулась на ярком мексиканском пледе. Славный выдался денек. Солнышко ласкало кожу, а легкий ветерок играл в ветвях деревьев над головой, составляя все новые и новые узоры из пятен света и тени на траве. В такие дни обычно вспоминается лишь приятное.
То чувство, что возникло между нами в прошлый мой приезд, никак нельзя было назвать всепоглощающей страстью. Да, мы целовались, ласкали друг друга, но так и не дошли до физической близости. Я противилась этому шагу потому, что связующая нас ниточка казалась мне столь эфемерной, а отношения столь романтическими, что я боялась их чем-то омрачить, опошлить. Вернувшись в Нью-Йорк, я пожалела об упущенной возможности, но, поразмыслив, решила, что все-таки поступила верно. Не то, чтобы я начала сомневаться в искренности своего чувства к Джонни, просто, во-первых, он никогда не говорил, что любит меня, а, во-вторых, я, в сущности, ничтожно мало знала о Джонни. Только то, что у его двух братьев и сестры есть свои семьи. И все. Когда он замечал мои попытки узнать о его родственниках поподробнее, он тут же менял тему разговора.
Моя старшая сестра Дэлия, которой я поверяла все свои секреты, убеждала, что в таком поведении нет ничего необычного. Мужчины более скрытны, чем женщины. И если Джонни действительно любит меня, он сам обо всем расскажет в свое время. Так что я возлагала огромные надежды на свой второй визит в Лондон. Только бы Джонни поскорее возвращался. Одно предположение, что так и не удастся повидать его до отъезда, приводило меня в ужас. И хотя отец был бесконечно снисходителен ко мне, я ни за что не посмела бы просить его о продлении отпуска.
Утешившись тем, что впереди у меня еще целых два месяца, я закрыла глаза, и моему взору предстали те вечера, что мы с Джонни провели в «Зеленом попугае» — маленьком, грязноватом кабачке, который, однако, обладал особым очарованием. По странной случайности вспоминались лишь дождливые вечера, когда уличные фонари были едва различимы сквозь запотевшие стекла окон.
Я никогда не скучала с Джонни. Иногда он читал стихи, чаще собственного сочинения. Иногда рассказывал о забавных случаях в своей журналистской практике. А если речь невзначай заходила о чем-то тревожном, страшном, он торопливо обрывал: «Такова жизнь, Кирсти». Позже Джонни стал называть меня Скотти, намекая на мое шотландское происхождение. Он полагал, что это имя мне подходит больше. Время от времени к нам подсаживались коллеги Джонни, чтобы выпить чашечку кофе. То уважение, с которым они относились к нему, свидетельствовало о его авторитете в журналистской среде. Однажды мне посоветовали в шутку: «Можете верить любому слову Джонни. Только не тому, что он говорит девушкам» Но прежде чем попрощаться, тот человек сжал мое плечо и шепнул: «Джонни — мировой парень».
Над Джонни пытались подшучивать. О чем он, мол, думал, когда вел в эту забегаловку такую красивую девушку. Джонни оглядывал кабачок и хитро улыбаясь, парировал:
— У вас напрочь отсутствует воображение. Неужели вы не видите шелковые драпировки на стенах и прекрасные золотые троны для принца и принцессы, которые вот-вот поженятся.
И он принимался так живо описывать богатое убранство сказочного дворца, что все зачарованно умолкали. А потом, опомнившись, принимались вдруг громко хохотать:
— Да этот сумасшедший любому голову задурит. Подумать только! Шелковые драпировки! Королевские троны!
А были такие дни, когда Джонни подробно рассказывал мне о мелькающих за окнами машины исторических памятниках. Он знал все на свете. Однажды он воскресил для меня прошлое Регент Стрит — королевской улицы, которую спланировал архитектор Нэш. Джонни населил ее элегантными джентльменами, одетыми в парчу и атлас, дамами в кринолинах. Я даже услышала, как стучат колеса их карет.
Я опрометчиво призналась, что хотела бы тоже носить кринолин. А Джонни высмеял меня, пообещав сказочный успех у современных мужчин. По своему обыкновению он не дал мне возможности парировать этот выпад. Джонни уже рассказывал о следующем интересном здании…
Вдруг чей-то бодрый возглас вернул меня к действительности. Это была Клер. Ричарду, очевидно, так и не удалось поколебать ее решимости устроить вечеринку, и мы начали подготовку к приему гостей.
К восьми вечера в просторной голубой гостиной собралось человек тридцать. Я все время боялась, что громкие голоса и взрывы хохота разбудят детей. Но мои опасения оказались напрасными. Дети безмятежно спали в своих кроватях.
Ричард по телефону справлялся о самочувствии Клер и спрашивал, спят ли дети. Я рассказала, что миссис Дэвис забирала детей на прогулку, и что после пикника даже у Филиппа не осталось сил для проказ. Ричард предупредил, что съездит в больницу навестить брата и Имоджин, и пообещал вернуться к девяти. Когда я передала это Клер, она призадумалась на мгновение:
