Огромная круглая луна царила над бурным прибоем, ночной воздух казался одновременно и теплым и прохладным. Дрожа, я вернулась в комнату, натянула свитер и снова вышла на балкон. Я легла в шезлонг и уставилась на силуэт Свободы на фоне луны, находя покой в ее знакомой компании. Сколько себя помню, зеленая дама так и стоит в величественной позе в нижнем правом секторе сверкающего серебряного диска, откинув голову, слегка раскрыв губы, как будто ожидая поцелуя.
"Змеи… дракон", — подумала я, когда цепочка длинных перистых облаков проплыла мимо моей мечтательной дамы. И затем жужжание кондиционеров, барабанная дробь прибоя, абсолютная чернота дремы, усыпанная яркими цветными точками… до того момента, как я неожиданно проснулась, разбуженная чем-то промчавшимся мимо. Не понимая, где я и что со мной, открыла глаза. "Наверное, чайка", — подумала я, осознав, что нахожусь на балконе, и забыв, что чайки не летают по ночам. Я снова закрыла глаза и погрузилась в сон другой ночи: я сидела в автомобиле моих родителей, направляющемся из Филадельфии в Атлантик-Сити. Затем я стояла на мосту, глядя вниз на реку. А потом я падала… и проснулась с диким сердцебиением в тот момент, когда ударилась об угрожающе темную поверхность. Глядя на черное море, крохотные гребешки волн, поблескивающие серебром в лунном свете, я снова задрожала от холода и страха и вернулась в постель, чувствуя земное притяжение каждой клеточкой своего тела…
Несколько часов спустя я проснулась совершенно разбитая и раздраженная. Голова болела так, что я не могла разобрать слова в утренней газете. Проглотив вместе с кофе и булочкой две таблетки аспирина, я надела купальник, джемпер, резиновые пляжные шлепанцы и покинула квартиру в надежде, что солнце растопит мою усталость и недовольство.
Ослепительный безоблачный день уже дышал зноем. Я глубоко вдохнула соленый воздух и, не замечая ничего вокруг, пересекла променад и спустилась на пляж. Я скинула шлепанцы и пошла по еще прохладному песку к куче алюминиевых труб и цветного полотна.
— Квартира 1701, — сказала я молодому человеку в зеркальных светофильтрах.
Он выудил мой шезлонг и белый зонтик, последовал за мной к свободному месту недалеко от поста спасателя, воткнул зонтик в песок и открыл его.
— Желаю хорошего отдыха, миссис Ди, — сказал юноша. — Вы знаете, только у вас на всем пляже белый зонтик. Скажите мне, если захотите поменять его на что-нибудь понаряднее.
Когда он ушел, я выдвинула шезлонг из-под зонтика на солнце и устроилась в нем. Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Была лишь половина десятого, и я знала, что у меня есть еще по меньшей мере час до того момента, как пространство вокруг начнет заполняться.
— Алисон! Ты рано сегодня. И вообще, что ты тут делаешь в пятницу?
Это была Робин Кристэл.
— У меня отпуск. Надеялась захватить немного тишины до "последних известий", — ответила я, намекая на ежедневный обмен слухами между владельцами зонтиков.
Робин не поняла намека. Швырнув на песок маленькое полотенце, она уселась передо мной.
— Думала, твой отпуск начинается завтра, но я очень рада, что ты здесь. Так ты считаешь, что она прыгнула?
— "Прыгнула…" Кто прыгнул?
— Марджори. Ее нашли на променаде в половине шестого утра. Совершенно голую. Я думаю, она прыгнула.
— Марджори Смит?
— Марджори Эплбаум-Смит. Я слышала, что она стала довольно странной. Я имею в виду, более странной, чем обычно… с тех пор, как ее муж сбежал прошлым летом с Тиффани Кауфман. Ты знаешь, с женой психиатра… с одиннадцатого этажа.
— Тиффани Кауфман?
— О, да ты знаешь Тиффани! У нее волосы как у куклы Барби и ярко-зеленые глаза. Ужасная кокетка… и безнадежно заносчивая. Настоящая ведьма, как я слышала.
— Марджори — ведьма? — переспросила я, улавливая лишь обрывки информации.
— Нет-нет. Тиффани. Сьюзен Крейвиц — жена адвоката с десятого этажа, та, которая носит такие открытые купальники, а ей бы не стоило этого делать — ну, она сказала мне, что Тиффани даже не сочла нужным сообщить мужу, что покидает его. Она оставила ему записку, можешь себе представить?
Я тупо смотрела на Робин.
— О, я рассказывала тебе в прошлом году, когда все это произошло. Неужели ты не помнишь?
— Смутно. Но что случилось с Марджори?
— Умерла. Плюхнулась на променад. Разве ты не видела, что там все оцеплено полицией… и вокруг толпа. Нет, послушай, Алисон, ты вообще что-нибудь замечаешь?
— Они думают, что она прыгнула? Откуда? — спросила я, оглядываясь.
— Это я думаю, что она прыгнула… со своего балкона…
— Ведь он прямо над моим! — воскликнула я, с дрожью вспоминая смутное ощущение, как будто большая птица пролетела мимо меня, когда я дремала на балконе всего несколько часов назад.
— Так что же ты думаешь? Самоубийство?
— Понятия не имею. Я едва знала ее, — ответила я, думая о Марджори, бледной молодой женщине с прямыми светло-рыжими волосами, иногда завязанными в конский хвост, иногда в два хвостика, как у маленькой девочки, иногда просто распущенными. У нее почти не было носа, а огромные круглые глаза не были привлекательными из-за линялого серо-зеленого цвета и едва заметных светлых ресниц и бровей, особенно к концу лета. Она была худенькая, с очень тонкой талией, но достаточно большими грудями, подпрыгивающими при каждом шаге. Если что и было особенного в Марджори Эплбаум, так это ее яркие губы, резко контрастировавшие с бледным лицом. Мужчины считали пухлый рот Марджори сексуальным, но я лично, сталкиваясь с ней, вспоминала о рыбах.
— Никто как следует ее не знал, — сказала Робин. — Она была этакой тихой мышью.
Марджори, как и я, была исключением в летнем сообществе "вдов на рабочую неделю". Мы обе работали в Филадельфии и приезжали на побережье на выходные. И мы обе были одиноки, в то время как большинство обитательниц нашего пляжа, то есть "Башни из слоновой кости", были замужними, не считая пары разведенных и нескольких настоящих вдов, тех, чьи мужья действительно умерли, — Бренда Форестер, например. Ее муж скончался от удара после того, как узнал о связи Бренды со спасателем. Более того, и в это почти невозможно поверить: спасатель оказался сыном ее мужа от предыдущего брака. Все это рассказала мне Робин. А она слышала от Майры Рихтер, которая была лучшей подругой ближайшей соседки второго мужа первой жены мистера Форестера, поклявшейся, что все это чистая правда.
— Конечно, это могло быть и убийство, — сказала Робин.
— Убийство? Почему?
— Ну, если она не прыгнула…
— Так ты думаешь, что она не прыгнула?
— Я этого не сказала. Я просто размышляю о возможностях.
