— Нет, — резко оборвала Оливия, бросив на стол вышивку, — это невозможно!
— Но почему? — Люция удивлённо распахнула глаза и чуть подалась вперёд.
— Он знает… Он всё уже знает… — произнесла Оливия с каменным лицом.
— Неужели?! Ты что, говорила ему? Когда? — Люция была поражена; изумление напрочь вытеснило из её сознания даже досаду на то, что лучшая подруга держала настолько значительное событие в тайне.
— Прошлым летом… В день своего рождения, — глядя в сторону, монотонно проговорила Оливия, — Помнишь, твои родители принесли то сладкое вино, удивительно вкусное, из каких-то цветов, кажется, я немного захмелела тогда и…призналась.
— Ну ты даёшь… Смелая, — восхищённо прошептала Люция, — у меня бы в жизни духу не хватило. Сказать… Парню…
— Да никакая это не смелость. Дурь… — произнесла Оливия с досадой и снова взялась за иглу, — и поделом, — отругала она сама себя через несколько мгновений, — девушка должна сохранять достоинство, а не вешаться на шею.
— Ну, а что он?
— Да ничего, — отрезала Оливия, давая понять, что разговор становится ей в тягость.
— Совсем ничего?
— Ну, как это обычно бывает… — с недовольным видом начала растолковывать Оливия, — вежливый, деликатный от ворот поворот. «Мы с тобой можем быть друзьями» и всё в таком духе.
— Боже мой… — горестно прошептала Люция, — Он же так давно уже тебе нра…
— Вот только не надо меня жалеть, ладно?! — гневно сверкнув глазами, выпалила Оливия. Он снова отбросила вышивку и, громыхнув стулом, встала. — Понимаешь теперь, почему я так веду себя? Нет вопросов?! — её реплики вылетали хлёстко, словно камушки из рогатки. — Я хочу, чтобы он забыл. Пусть думает, что у меня всё прошло. Что я его разлюбила. Что мне плевать. — Оливия ехидно скривилась. — А если это похоже на издевательство… Ну и прекрасно! Так у него точно не будет причин задирать нос.
В устремлённом на подругу взгляде Люции читалось искреннее сожаление. Оливия отвернулась, почувствовав, что против воли её глаза начинают наполняться слезами.
— Я ненавижу жалость, — сдавленно произнесла она, — когда жалеешь кого-то, всегда мысленно ставишь себя выше него, а когда жалеют тебя, то, даже если до этого ты крепился, нестерпимо хочется плакать. Жалость делает акцент на слабости. Она убеждает в ней, и не помогает, а ещё больше затягивает в болото. Потому, прошу тебя, не жалей. Никогда и никого. Это жестоко.
Оливия резко втянула носом воздух и, сев за стол, в который раз попыталась приняться за свою работу. Она вышивала крестиком сцену распятия Христа. Мотив был готов уже почти наполовину: на белой канве ровным выпуклым слоем выделялись тщательно прорисованное скорбное лицо молодого бога с терновым венком на голове и его обнажённый торс.
— Вот ведь никому же не приходит в голову жалеть Его, — сказала Оливия, яростно вытыкая иглу в Христа.
5
Было ветрено. Листва на деревьях бурлила точно кипящая вода, с моря несло терпкой штормовой свежестью, пепельные тучи, похожие на густой дым, обложили небо — всё предвещало грозу.
Оливия и Люция возвращались с «пятачка». Они спешили, опасаясь нависшего в воздухе ливня. По небу прокатывались уже отдалённые раскаты грома. Поведение Люции казалось Оливии несколько необычным: она как будто собиралась что-то ей сказать, признаться в чём-то, но никак не могла собраться с духом.
— Да что с тобой такое сегодня, Люси? — спросила она наконец притворно ворчливо, чтобы не нагонять излишней серьёзности, а заодно и избавить подругу от необходимости делать первый шаг, — ты какая-то загадочная.
— Я сомневалась, говорить тебе или нет, — робко начала Люция, — Но раз уж ты спросила…
Оливия сразу догадалась, что речь пойдёт об Артуре. От нахлынувшего волнения у неё слегка подхватило в животе, как при езде по холмам, когда всё тело иногда неожиданно подскакивает вверх, отрываясь от сидения мотоцикла.
— Что случилось? Говори же…
— Он предложил мне встречаться. Сегодня после завтрака, когда я была одна. Ты как обычно исчезла куда-то, а он как раз пришёл, заскочил буквально на пять минут, чтобы… Помнишь те цветы в столовой, ты ещё спросила за обедом, откуда они, и никто ничего не ответил?.. Их Артур принёс.
Оливия вспомнила, что именно сегодня она была особенно голодна и употребила за завтраком гораздо больше пищи, чем смогла бы простить себе, а потом, как и много раз до этого, отправилась избавляться от съеденного. О таком «простом и безотказном» способе улучшить фигуру она прочитала на одном форуме. Неприятную процедуру ликвидации последствий обжорства там называли красивым словом «освобождение». Для этой цели у Оливии имелось тайное место под скалой, на каменистом берегу ручья. Оно было надёжно укрыто со всех сторон, и тут девушка могла не опасаться того, что её застанут врасплох, спокойно посидеть, глядя на пенистый поток, отдышаться после всего, умыться и запить ледяной водой горьковатый привкус желудочного сока…А в это самое время…Боже всемогущий! Перед Оливией проплыли в воспоминании нежные полевые цветы, пышный букет в вазе — ароматное облако над обеденным столом…
— Ну а ты что? — спросила она потерянно.
— Отказала, конечно, — тихо ответила Люция.
— Но почему? — изумилась Оливия.
Она ожидала самого худшего. Её красочное воображение успело уже разыграться; она представляла себе, как в ответ на вопрос Артура подруга произносит «да», наблюдала мысленным взором за движением её губ при этом и почти слышала в голове эхо её взволнованного голоса, пробивающегося сквозь смущённую улыбку… Но, как ни странно, весть об отказе Люции не принесла ей никакого облегчения. Напротив, Оливия даже вдруг почувствовала себя неловко.
— Надеюсь, не из-за меня? — строго спросила она.
— Нет… Я… Я просто не уверена, что хочу… — запинаясь, проговорила Люция.
— Он не нравится тебе? — огромные широко раскрытые глаза Оливии смотрели с безжалостной прямотой, они заглядывали в душу, читали в ней, и Люция, не выдержав, отвела взгляд.
— Я не знаю…
— Не уходи от ответа. Не жалей меня. Если ты отказываешься потому, что боишься сделать мне больно, то мне не нужна такая жертва. Я не имею права её принять. Я не прощу себе того, что стану помехой чужому счастью.
Оливия заметила, конечно, характерный для домашних девочек-отличниц излишний киношно-книжный пафос в своих словах, она всегда его замечала, но при всём желании она не смогла бы сейчас сказать ничего другого. Фраза выскользнула легко, словно заготовленная реплика актрисы. Люция молчала, потупившись, на щеках её выступил лёгкий румянец.
