Сейчас ему действительно всё равно.
Как женщина я для него умерла… Умерла…
Это колючее осознание наверняка стало бы смертельным, если б под грудью не билось крохотное сердце. Жизнь словно не согласна давать мне всё и сразу.
Либо карьера, либо родители.
Либо любовь всей жизни, либо ребенок, о котором я и мечтать не могла.
Подъезжая к телестудии на такси, бодрюсь. Работа всегда была для меня отдушиной, особым смыслом. Когда загорается красная кнопка на камере, я оживаю. Снова живу. Становлюсь собой. Глупо было предполагать, что я без этого смогу.
Нет.
У меня бы не получилось.
Адриан изначально поставил меня перед ужасным, просто невозможным выбором. Я бы не смогла быть только лишь «его женщиной». Довольствоваться одной ролью. Это была бы не я… а Верина тень. Безликая и неодушевленная. Греку быстро б это наскучило, потому что когда-то он полюбил меня именно той, коей я и являюсь – увлеченным, живым человеком с мечтами и целями.
Снег практически растаял, поэтому, не боясь поскользнуться, быстро бегу до входа в телецентр и замираю на полпути.
– Феликс, – выдыхаю растерянно. – Привет.
Отвожу глаза, потому что не в силах на него посмотреть.
– Привет, Вер, – говорит Умаров тепло. – Ты как?
Принимаю смазанный поцелуй в щеку и теперь смелее разглядываю то, как он одет. Борода Феликсу безусловно к лицу. Она делает его старше. Я бы обязательно сделала ему комплимент, если бы не знала о причине этой растительности.
– Как поживает Лейсан Сабитовна? – спрашиваю и тут же прикусываю губу.
– Мама в порядке. Держится. Догадываюсь, что плачет, когда остается одна.
Мотаю головой, даже не представляя как тяжело этой сильной женщине. Камиль Рустамович был для неё всем. Крепким плечом и верным спутником. Они почти всю сознательную жизнь провели бок о бок. Просто не верится, что всё так глупо закончилось.
– А ты? Как ты себя чувствуешь Феликс?
– Я… – вздыхает он. – Мне некогда грустить, Вера. Отец ведь не успел продать прииск Макрису. Но ты, наверное, знаешь.
Неопределенно киваю.
– В наследство можно будет вступить через полгода. Сейчас выбрали кризисного менеджера и пытаемся держаться на плаву.
– Насколько я помню, Камиль Рустамович всегда хотел, чтобы ты занимался делом его жизни.
– Да… Папа был бы счастлив.
Пытаюсь сдержать слёзы. Чувство вины, помноженное на беременность, превращают меня в излишне сентиментальную особу.
– А здесь ты что делаешь? – вдруг осознаю, где мы находимся.
– В период подготовки к продаже папа многое рассказывал... Эта информация сейчас очень помогает, потому что в золотодобыче я совершенно ничего не понимаю. Вот… решаю вопросы с вашим начальством, – показывает Феликс на объемную черную папку в правой руке.
– С начальством? – нахмуриваюсь. – А при чем здесь Вячеслав Самирович?
Откуда вообще он в курсе подробностей сделки? Ничего не понимаю.
– А при чем тут Мухамадьяров? – удивленно произносит Феликс. – Ты что, не в курсе? – подозрительно меня осматривает. – Он продал свой пакет акций Адриану Макрису. Теперь грек, владелец «Медиа-Холдинга».
– Владелец? – вздрагиваю.
– Да. Прииск он купить не успел, Вера. Пришлось срочно вкладывать деньги в другой бизнес…
Глава 7.
Новость, как обухом по голове ударяет, но я спокойно продолжаю разговаривать с Феликсом.
– Я думал, если честно, ты злишься на меня, Вер, – произносит он с виноватой улыбкой.
– За что?
– За тот случай на озере.
Морщусь, когда вспоминаю, как чуть больше двух месяцев назад, мы с Феликсом решили прокатиться на снегоходе по озеру и это едва не закончилось трагедией. Я была на волоске от смерти, когда Макрис ценой собственной жизни спас меня.
– Ну что ты, – машу рукой. – Я тогда перепугалась, конечно, но сейчас всё стало понемногу забываться. На тебя точно зла не держу, Феликс.
Надеюсь, и ты на меня не будешь. Если когда-нибудь правда вскроется. Вглядываюсь в его лицо и пытаюсь понять, знает ли он что-то.
– Может, выпьем кофе как-нибудь вместе? – предлагает младший Умаров.
– Лучше чай, – смеюсь, запахивая шубу поплотнее.
– Замётано. Я тогда наберу.
***
В телецентре с утра непривычно пусто.
Конечно, раньше я бы в первую очередь поднялась на пятый этаж, хлопнула дверью и потребовала бы от Адриана объяснений.
Что за игру он ведет? Зачем ему холдинг?
Но сейчас, во-первых, предпочитаю держаться от Макриса подальше. Надеюсь, он вообще про меня забудет. И про мою беременность тоже. Во-вторых, мне надо работать, поэтому скидываю высокие сапоги и натягиваю на ноги мягкие тапки.
В кадре я по четыре, а то и пять часов нахожусь в туфлях на высокой шпильке. Хотя бы до эфира могу себе позволить комфорт и удобство.
В десять переодеваюсь в деловой костюм, затем уже по традиции приходит Оксана на грим, и я наконец-то пытаюсь расслабиться, вытянув ноги. Слава богу, утренний токсикоз меня не мучает, иначе к синякам прибавился бы ещё зеленый цвет лица.
– Вера, – заглядывает в кабинет, который мы занимаем с несколькими коллегами, Ирина, наш редактор. – Обсудим сегодняшнюю тему?
– Да, давай, – киваю, шмыгая носом.
Оксана неодобрительно смотрит сверху и продолжает накладывать тон.
– Да ладно… Заболела?
– Это видимо беда всех беременных – будто воздуха не хватает, – отвечаю тихо.
– У меня так тоже было, – смеется Иришка. – Могу посоветовать хорошие капли, они хоть и гормональные, но справляются на «отлично».
– Нет, уж, – качаю головой, Оксана шипит над ухом. – С врачом посоветуюсь, пожалуй.
– О, первая беременность, Вера. Сразу видно. Ты, кстати, уже ходила на ковер к новому собственнику?
– Я? Зачем? – настораживаюсь.
Телецентр в последнее время стал зоной свободной от мыслей об Адриане Макрисе. Только здесь мне удавалось не думать о нем и обо всём, что случилось с нами. Но грек и сюда просочился.
– Ну как… Вознесенский там уже пару дней пороги обивает. Рассчитывает, что вернется в прайм вместо тебя.
Морщусь, получая полный негодования взгляд от Оксаны.
– Ты можешь сидеть спокойно, Стоянова? Мне тебе приходится в два слоя глаза делать, когда уже спать будешь нормально?..
– Прости, сегодня постараюсь, – улыбаюсь мягко и обращаюсь к Ирине. – И что Вознесенский? Успешно лебезит перед новым начальством?
– Главный его два раза принимал. Значит, успешно.
Поскрипываю зубами.
– Думаю, они подружатся.
После грима обсуждаем с Ириной приглашенных гостей, которые тоже готовятся к эфиру в соседней гримерке. Темы моего шоу чаще социальные или коммунальные, нежели политические. Несколько дней подряд мы обсуждаем затянувшийся капитальный ремонт в одной из районных больниц.
В студии обычно много активистов из числа жителей города, а сегодня ещё и из министерства здравоохранения прислали ответственного специалиста.
Звукорежиссер закрепляет микрофон, и я наспех пытаюсь выпить чай, не стерев помаду с губ. В животе неприятно урчит, словно напоминая, что завтрак я проигнорировала. Сна нет, еды по расписанию тоже, ещё и новый собственник «Медиа-холдинга» теперь будет глаза мозолить. Просто идеальные условия для вынашивания, черт возьми!
– Начинаем? – спрашиваю, заходя в светлую студию.
Приветливо улыбаюсь залу и поднимаюсь на сцену.
– Вера Михайловна, – растерянно проговаривает ассистент, разводя руками. – У нас изменения.
– Какие? – нахмуриваюсь, щурясь от света софитов. – Кто-то из гостей не пришел?
Заглядываю в бумаге на столе.
– Все пришли, – виновато озирается.
– Все пришли, Стоянова. Только зачем ты пришла? Не знаю, – слышу сзади голос Вознесенского.
Уничижительно осматриваю его внешний вид и непонимающе уставляюсь на Ирину.
– Прости, Вер, мы только что сами узнали, – пожимает плечами редактор. – Они хотят отснять программу сегодня с Вознесенским, чтобы замерить и сравнить рейтинги с тобой.
