— Тебе не обязательно менять фамилию, — продолжал он. — Да я сам могу взять фамилию Боливар, если ты сочтешь, что так лучше! Мы оба молоды и можем подождать с детьми, пока ты не закончишь учебу. Если же ты вовсе не хочешь детей… Не знаю. Мне хотелось бы двоих-троих сорванцов, но, если это сделает тебя несчастной, я готов уступить. Ведь истинная семья — это союз любящих, которые готовы уступать друг другу… Но ты что-то притихла. Марисала, не пугай меня! Я ведь уже знаю, что такое затишье предвещает грозу!
Он повернулся к ней и внимательно вгляделся ей в лицо.
— Выходи за меня замуж. Пожалуйста, ответь мне «да». А потом мы пойдем наверх и займемся любовью — только поскорее, а то я засну и просплю целую неделю!
— Как романтично! — рассмеялась Марисала.
Лайам поцеловал ее в щеку, уколов отросшей щетиной.
— Скажи мне «да».
Но в глазах Марисалы по-прежнему читалась тревога и неуверенность. Лайам поцеловал ее еще раз, и еще раз, словно хотел растопить лед недоверия в ее душе.
— Знаешь, я готов на любые уступки, — заговорил он снова. — Если не хочешь, мы можем даже не жениться! Можно ведь просто всю жизнь прожить вместе… Но нет, — оборвал он себя, — на это я не соглашусь! Я хочу, чтобы все было по-настоящему! Пусть и Бог, и люди узнают, что ты — моя, а я — твой, и ничто на свете нас не разлучит!
Марисала улыбнулась и поцеловала его. Но так и не сказала «да».
— О чем ты думаешь? — взмолился Лайам. — Объясни мне, что тебя удерживает?
— Секс.
Лайам замер от удивления, на мгновение потеряв дар речи.
— Что?
— Хочешь знать, чего мне сейчас очень хочется?
— Скажи, пожалуйста.
— Заняться с тобой любовью, — улыбнулась Марисала. — И как следует! Так, как я мечтала все эти дни! А после этого — если ты не передумаешь — можешь снова предложить мне руку и сердце.
Лайам невольно расхохотался.
— Такое предложение надо обдумать! Ладно, согласен.
— А Гектор и Инес дома?
— Нет, они…
— Отлично. Иди наверх и прими душ. И побрейся. Жду тебя в гостиной через десять минут. — Она снова поцеловала его. — И не забудь презерватив.
— Но…
Марисала обернулась.
— Ты не ослышался. Да, в гостиной. И на кухне. И в ванной. И, может быть, даже на чердаке, — объявила она, тщетно стараясь спрятать улыбку. — Но начнем с гостиной.
— Но… — Лайам поспешил по лестнице вслед за ней — но Марисала уже скользнула в свою спальню и закрыла дверь.
Лайам попытался повернуть ручку — заперто.
Если бы Лайам заметил время, то можно спорить на что угодно, стоять бы его имени в книге рекордов Гиннесса! Он ухитрился принять душ за полминуты — шагнул в ванну, пустил воду и тут же выскочил обратно. Оставшееся время он потратил на тщательное бритье.
Куда-то делся махровый халат: не найдя его, Лайам натянул шорты, сунул в карман упаковку презервативов и побежал по лестнице вниз.
Марисала ждала его в гостиной: она сидела у окна, завернувшись в его купальный халат. В волосах ее, темной волной рассыпанных по плечам, сверкали капельки воды. Едва Лайам появился в дверях, она задернула шторы, и в комнате воцарился мягкий уютный полумрак.
— Иди сюда, — позвала она шепотом.
Он повиновался.
Марисала встала и одним движением распустила пояс. Лайам, едва сдерживая нетерпение, сбросил халат у нее с плеч.
Как она прекрасна! Уже много раз Лайам видел ее обнаженное тело — но и сегодня, словно впервые, не мог отвести глаз.
Марисала положила руки ему на пояс, скользнула под резинку шорт. Губы ее в страстном поцелуе впились в рот Лайама. На этот раз она властвовала над ним, а он покорно подчинялся, она целовала, а он лишь отвечал на поцелуй.
Лайам застонал от наслаждения и потянулся к ней — и Марисала, взяв его за руку, сама указала ей путь.
— Знаешь, чего я хочу? — таинственно прошептала она.
— Кажется, догадываюсь!
— Я хочу, чтобы ты сел, — улыбнулась Марисала.
— Сел? А не лучше ли прямо так, стоя?
— Хм… Интересная мысль. — Тонкие пальцы Марисалы скользнули вниз и нежно сжали воплощение его мужской сути.
Боже, как хотел Лайам овладеть ею сейчас же, немедленно! Пусть только она отступит на шаг назад — и он…
Марисала так и сделала. А дальше случилось то, чему Лайам не мог поверить и много часов спустя.
Одним резким движением она стянула шорты, и они упали на пол. А затем Марисала опустилась на колени, подняв голову, одарила Лайама слегка вызывающей улыбкой… и он увидел звезды средь бела дня.
— Тебе нравится? — спросила Марисала, поднимая бездонные темные глаза.
Лайам облизнул языком пересохшие губы. Нравится? Да он не знает, на земле он или в раю! Если это продлится еще миг, он умрет от наслаждения!
— О да! — едва выдавил из себя он.
— Вот и хорошо. Мне тоже.
В кармане шорт Марисала нащупала упаковку презервативов, разорвала ее, вытащила один и управилась с ним довольно ловко.
Лайам не мог больше ждать. Он упал на диван, притянул Марисалу к себе и овладел ею — бурно, грубо, неистово.
Марисала громко вскрикнула и вцепилась руками ему в плечи, двигаясь с ним в одном ритме.
Боже, никогда он не думал, что женщина может дарить такое наслаждение! Неужели ему открылась настоящая страстная, дикая и необузданная. Женщина, которая не умеет скрывать своих чувств и всегда говорит то, что думает. Та женщина, которую он полюбил.
Лайам безоглядно отдавался любви, подчиняясь властному зову плоти, — но в сердце его, заглушая торжествующие фанфары страсти, все громче и громче звучала тихая мелодия нежности.
«Это любовь. — мелькнула у Лайама мысль. — Это и есть любовь, которая наконец пришла». И душу его переполнило ликование.
Марисала откинула волосы со лба и улыбнулась ему — и эта улыбка вознесла Лайама в небеса. Он парил где-то в заоблачных высотах, и все земные заботы, тревоги и горести казались ему лишь едва видимыми точками в бесконечной Вселенной Любви.
Медленно, очень медленно Лайам возвращался на землю. Все тело ныло, словно у космонавта после перегрузки.
Темная прядь Марисалы щекотала ему лицо, но у Лайама не было сил поднять руку. Если честно, не было и желания. Ему нравилось ощущать Марисалу рядом с собой.
— А теперь… — тихо заговорил он. Что ж, по крайней мере, он еще способен говорить! — Теперь объясни, пожалуйста, что ты имела в виду. Неужели ты полагаешь, что после этого я все еще не захочу на тебе жениться?
Марисала подняла голову.
— Я не знала, — смущенно ответила она, — придется ли тебе по душе такая… такая агрессивность.
