— Ты просто должен так говорить.
— Я ничего не должен.
Ровный, спокойный тон заставил Тейлора взглянуть на Фрэнка. Страх выплеснулся наружу.
— А вдруг я опозорюсь?
— Не опозоришься. — Фрэнк говорил твердо и уверенно. — Если ударишь не по той струне, просто продолжай играть. Никто в зале и не заметит. — Он отбросил мячик в сторону и повернулся к Тейлору. — А вот что они действительно заметят, так это если ты остановишься. Или вообще не выйдешь.
Фрэнк положил руки Тейлору на плечи и посмотрел ему прямо в глаза.
— Тейлор, все волнуются, когда надо выходить на публику.
Тейлор не поверил.
— И ты?
Фрэнк рассмеялся, мотая головой, вспомнив свой первый выход. И второй. Он их очень хорошо помнил.
— И я. И еще как!
У Тейлора округлились глаза и раскрылся рот.
— Врешь!
— Послушай меня, Тейлор. — Фрэнк наклонил голову к мальчику. — Нервы — хорошая штука. Они не позволяют расслабляться. У величайших в мире исполнителей тоже есть страх перед сценой. Некоторые испытывают его все время, другие — периодически, но никто, никто, не обладает полным иммунитетом.
— У меня этот страх перед сценой уже в кишках. — Тейлор взялся рукой за живот. Его поташнивало. — Почему же они выходят на сцену?
Одна из великих загадок жизни, подумал Фрэнк, искренне заинтересовавшись вопросом.
— Потому что не могут жить без сцены. — В его случае было именно так. — Сцена для них важнее, чем спокойные нервы.
Он нежно обнял мальчика за шею и стащил с насеста.
— Есть что-то у них в крови, что заставляет делать это. — Фрэнк заглянул в невинное мальчишеское лицо и увидел там едва различимое сходство с самим собой в прошлом. — Не у всех есть призвание, Тейлор. Некоторые люди плывут по поверхности безо всякой цели. Любовь к сцене — это цель. Любовь к чему бы то ни было — цель. Нельзя сдаваться только потому, что тебе трудно или страшно. Потом ты сам будешь жалеть, что не отважился на попытку, и уже не сможешь уважать себя по-настоящему.
Тейлор облизнул губы и посмотрел на гитару.
— Ты думаешь, мне нужно идти?
Он хотел крикнуть «да». Но решение должно принадлежать Тейлору.
— А как думаешь ты?
Тейлор поднял глаза, и брови исчезли под челкой. Он вдруг показался Фрэнку очень маленьким и неуверенным в себе.
— Наверное, должен.
Фрэнк рассмеялся с облегчением и подал Тейлору куртку.
— Значит, мы заодно. Поехали, вышибем из них дух.
Тейлор помнил, что Фрэнк обещал быть на концерте, но ему нужно было услышать это еще раз.
— Ты там будешь?
— Конечно, буду. Как увидишь парня с распухшими от аплодисментов руками, знай: это я.
Тейлор приободрился.
— Даже если я где-нибудь ошибусь?
Тут не могло быть никаких сомнений.
— Даже если ты где-нибудь ошибешься.
Тейлор вошел в гостиную впереди Фрэнка и застенчиво посмотрел на мать. Донна не знала, что сказать. После того, что сделал Фрэнк, всякие слова казались излишними. Главное, ее мальчик снова здесь и готов к выступлению. Доверившись инстинкту, она просто обняла сына и прижала к себе.
На мгновение — словно он был еще малышом и нуждался в материнской ласке — Тейлор позволил ей это. Но потом отступил назад, вспомнив, что он взрослый одиннадцатилетний мужчина.
— Мама, ты помнешь куртку.
Она нежно улыбнулась в ответ.
— Извини, я забыла.
Фрэнк, вошедший за Тейлором с гитарой в руках, подал мальчику инструмент.
— Пора в дорогу, старина.
Они расстались с Тейлором у заднего входа в школьный зал, где его немедленно поглотила беспокойная толпа, состоящая из детей, двух учителей и одного помощника учителя.
В зале Фрэнк выбрал три места в третьем ряду, почти в самом центре. Едва они сели, капельдинерша в белых носочках и бледно-розовом вечернем платье подала им синюю программку.
Донна пробежала листок взглядом. Имя Тейлора стояло восьмым. Великолепно. Она успеет трижды умереть от страха.
После каждого номера, едва исполнитель покидал полутемную сцену, сердце Донны начинало колотиться так, что болели барабанные перепонки и содрогалось все тело. Приближалась очередь Тейлора.
И наконец она настала.
Тейлор вышел на сцену, где для него был приготовлен табурет. Перед ним стоял микрофон, а позади не было ничего, кроме зеленого занавеса. Сердце замерло у Донны в груди.
Она нагнулась к Фрэнку.
— Он кажется там таким маленьким...
Ему нравилось ощущение прильнувшего тела, нравилось, что она так доверительно шепчет ему на ухо.
— Это обман зрения.
Она чуть повернулась к нему и почти коснулась губами его уха. Но тут же подалась назад.
— Потому что сцена такая большая?
Он улыбнулся.
— Нет, для тебя он всегда будет маленьким, потому что так устроено зрение матери.
— Шш, он начинает, — нервно шикнула Донна. Она сложила пальцы крестом и впилась глазами в сцену.
Тейлор постучал по микрофону, и удары гулко разнеслись по залу. Она видела, как сын набрал полные легкие воздуха, будто собираясь броситься в воду.
— Первым номером, — обратился к аудитории Тейлор, и его голос звучал тоньше, чем обычно, — я хотел бы исполнить «Зеленые рукава». Посвящается моей маме. — Он посмотрел в зал и представил себе ее лицо. Яркий свет софитов не позволял разглядеть даже сидящих в первом ряду.
В ответ на это посвящение раздалось несколько смешков. Донна сморгнула слезы и всхлипнула.
— Он еще не начал, — прошептал ей Фрэнк.
— Начал, — возразила она. Донна не заметила, что ее рука нашла руку Фрэнка и сплелась с ней пальцами. Так она и просидела все три номера, каждый из которых был лучше предыдущего. Тейлор начал неуверенно, но, когда он погрузился в музыку, пальцы заработали смелее. В последней вещи он не сделал ни одной ошибки.
Когда он закончил, зал хлопал искренне, а не с равнодушной вежливостью, как предыдущим исполнителям.
Донна хлопала, пока не отбила ладони. Рядом с ней вопил от восторга Стивен.
— Посмотри на него, — сказала она Фрэнку, не отводя глаз от Тейлора. — Он такой гордый!
Фрэнк оглушительно хлопал вместе с ней.
— У него есть на это право.
Фрэнк опустил руки и стал разрабатывать левую.
Донна смотрела на руку, удивленная тем, что он не аплодирует больше.
