— Эй, Курт… мальчик мой… — мягко произнесла Харриет, но Курт не обратил на нее никакого внимания. Он словно окаменел, стоял, вытянув голову, распушив загривок, и смотрел на Парня, явно собираясь зарычать. Но из горла Курта вырвалось не рычание, а тихое поскуливание, которое у собак его породы означало сострадание, привязанность или мольбу, но никак не враждебность. А потом вдруг случилось невероятное — Курт с головы до хвоста обнюхал катающегося по коврику Парня, лизнул его в морду и улегся рядом.
— Дафф, ты это видел?! — И без того огромные глаза Харриет стали еще больше и были словно два блюдца на взволнованном лице.
— Видел что? — Дафф все еще вытирал шерри, потом сунул платок в карман и обернулся.
— Курт, он будто бы говорил с Парнем, потом поцеловал его и лег рядом. Он так раньше никогда не делал!
— Это выдает его милый, бескорыстный характер, не так ли? Немного найдется собак, которые захотели бы поделиться своей собственностью с наглыми захватчиками. Что за сантименты ты развела вокруг этого? Надо же — поцеловал!
Харриет подошла к столику, чтобы взять свой бокал, и отвернулась от мужа.
— Захватчики, незваные гости — обожаешь эти слова, да, Дафф? — Харриет почувствовала, как ее заливает горечь. — Надоело уже, что меня вечно шпыняют за какие-то там сантименты, а я не вижу ничего такого в своих словах!
— Извини, Харриет. Непростительный ляпсус с моей стороны, но я не хотел, — повинился Дафф и вышел из комнаты.
Рори встал и обнял девушку. Он думал, что она плачет, потому что слезы лились у нее из глаз по любому поводу, но, когда Харриет повернулась к нему, он был поражен; Рори словно заглянул в глаза незнакомке.
— Теперь видишь, Рори? Вот что я такое для него — вынужденный партнер, от чьих сентиментальных фантазий можно отмахнуться, если нет настроения, о нем надо заботиться, быть перед ним в ответе, да, это так, но все равно он — захватчик!
Рори нежно дотронулся до ее мокрых ресниц, еле сдерживая охватившее его желание целовать ее до тех пор, пока вся боль не покинет нежное исстрадавшееся сердечко.
— Харриет, милая, не дай этой горечи все испортить. Я знаю, Дафф бывает просто невыносим, но он в очень трудной ситуации. Многое поставлено на карту, и все зависит от того, как пройдет эта поездка в Дублин.
— Представляю себе! Мне надоело, что меня пинают как мячик ради того, чтобы устроить этим двоим римские каникулы! Я так и сказала Саманте! Так что, если он ее хочет, может отправляться к ней! Это не имеет ко мне никакого отношения и никогда не имело, так ведь?
— Ты сказала Саманте, что она может забирать его?
— Нет, я сказала, что им обоим лучше все решить.
— Ясно. Думаю, это объясняет ее намерение приехать сюда повидаться с тобой до отъезда в Дублин.
— Разве? Пока еще не приезжала, и мне все равно. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что ты тоже уезжаешь. Тебе очень нужно, Рори?
— Да, Принцесса. Кроме всего прочего, у меня есть договоренность с менеджером, и я должен сдержать слово, а то поползут слухи, что на меня нельзя положиться. Да и тебе пора подвести итоги.
Харриет улыбнулась ему. Она не верила, что встреча с менеджером — нечто большее, чем повод красиво уйти, но понимала, что им обоим действительно надо все обдумать.
— Я буду скучать, — сказала она.
— Надеюсь, но ведь я вернусь, и, когда это произойдет, я хочу увидеть, что все твои заоблачные грезы стали явью.
— Мои мечты уже сбылись, просто никому они не нужны, — вздохнула Харриет, и Рори тихонько шлепнул ее по спине.
— А ну, прекрати жалеть себя! Тебе придется пройти долгий путь, прежде чем станешь добропорядочной женой, которая сидит у огня и штопает носки мужа! — В этот момент Джимси ударил в гонг и объявил о том, что обед готов.
Трапеза не затянулась, и Харриет была этому рада. Дафф старался загладить свою вину и был необычайно многословен, но явно говорил через силу. Харриет чувствовала себя не в своей тарелке и чрезвычайно обрадовалась, когда муж объявил, что у него много дел и он пробудет остаток дня в кабинете. Нони была расстроена приближающимся отъездом Рори и по этому поводу экспроприировала его, и Харриет решила устроить Парню особую прогулку, чтобы залечить нанесенные утром душевные раны.
Она воспрянула духом, как только вышла на улицу. Все вокруг сверкало и искрилось, снег хрустел под ногами, и девушка отдалась восторгу, который всегда испытывала в детстве. Долина Клуни превратилась в само очарование под белым покрывалом, и Харриет вспомнила о беглеце, который, быть может, скрывается в этих замерзших холмах, и надеялась, что он сможет избежать правосудия.
Она вышла на проселочную дорогу, которая вилась вокруг поместья, потому что снег там был неглубокий, и коротенькие лапки Парня не сильно проваливались в него. Пес был вне себя от радости, прыгал, носился, поднимал целые фонтаны снежных брызг, катался на спине и лаял без умолку. Харриет смотрела на него, и сердце ее переполняла любовь ко всем недостаткам этой смешной беспородной псины, к его плебейскому хвосту, походке вразвалку, к его будто побитой молью шерсти. В нем сочеталось несочетаемое, но в глазах его светились доверие, любовь и честность.
Они заигрались, и солнце уже клонилось к закату, когда Харриет с псом направились к дому.
Она подошла к изгороди, позвала отставшего Парня и уже у самых ворот увидела, как со двора уезжает машина. Мотор взревел, и маленький веселый алый автомобиль Саманты на бешеной скорости пронесся через ворота прямо перед носом у Харриет. За рулем мелькнуло бледное разъяренное лицо Саманты, и в тот же миг Харриет увидела, как Парень выскочил на дорогу и, высунув язык, со всех ног понесся к ней.
— Парень! Стой! — кричала Харриет, но это лишь подстегнуло пса. Он пробивал себе тропу в снегу прямо навстречу машине, Харриет во второй раз перехватила взгляд Саманты и поняла, что та тоже видит животное. Женщина нажала на газ и понеслась прямо на него. Она переехала бедного песика, искусно развернулась и пулей понеслась вниз по дороге.
Парень лежал в снегу, такой тихий и неподвижный, капли крови стекали из его ноздрей, оставляя маленькие рубиновые точки на белом. Когда Харриет опустилась рядом с ним на колени, в его глазах все еще светилось желание угодить и повиноваться ей, а ободранный хвост приветственно вильнул. Она попыталась взять пса на руки, но он застонал от боли, и Харриет снова положила его в сугроб.
Она не слышала криков и топота ног, она не знала, кому из двоих мужчин так сопротивлялась, когда ее пытались поднять, но именно Дафф стоял рядом с псом на коленях, ощупывая его кости, и именно голос Даффа вынес приговор:
