– А кто получит твои деньги?
– Джеб, если бы я умерла. Но я жива.
– Где они сейчас?
– Думаю, их контролирует судья.
– И если ты не сможешь вернуться в Техас, чтобы предъявить на них права, судья будет продолжать ими распоряжаться. Так что Керби, если проживет долго, получит два наследства.
– Но это не мог быть Керби. Когда раздался выстрел, он находился в доме.
– Я не удивлен, что судья тебе не поверил.
– Если ты отыщешь Чока, я смогу доказать, что не убивала Джеба.
Виктория поднялась на ноги и зевнула.
– Я вижу отсюда костер Рыжего. Он еще очень молод, чтобы оставаться там одному. Может быть, ты утром проверишь, как он там? Мне очень не хочется, чтобы с ним что-то случилось.
– Угу, – согласился Тринити, погруженный в свои мысли. Он никогда не слышал более неубедительной истории. Впрочем, сам факт, что в ней было столько дыр и она была так глупа, заставлял его верить в нее.
Проблема Тринити состояла в том, что он очень плохо знал, какая она на самом деле.
Но одно он теперь знал хорошо: он не повезет ее в Техас на смерть.
В последующие два дня Виктория едва вымолвила два слова. Тринити хотелось узнать побольше о смерти Джеба Блейзера, но она не хотела говорить об этом снова. Она вообще не хотела разговаривать.
Он больше не связывал ее. И вовсе не из-за ссадин на руках или потому, что она теперь занималась стряпней. Он не связывал ее просто потому, что не хотел этого делать.
Виктория ему нравилась. Наконец он признался себе в этом. И бессмысленно было уговаривать себя, что в его жизни нет места женщине или что нелепо увлекаться кем-то в подобных обстоятельствах.
По правде говоря, его чувства были сильнее, чем просто «нравится». Он не влюбился в нее, хотя были моменты, когда он твердил, что обезумел достаточно для такого. Скорее, его чувства были некой смесью похоти и увлечения, совсем не тем, в чем хотелось бы признаться такой женщине, как Виктория.
Он представлял себе, что она отнеслась бы с тактом к признанию в любви. И если не смогла бы ответить на его страсть, по крайней мере попыталась бы пощадить его чувства. Но его признание, что он хочет ее физически и она привлекает его своей необычностью, по всей вероятности, заработает ему еще изрядное число царапин на физиономии.
Кончиками пальцев он нащупал все еще воспаленные рубцы на щеке. Шрамы, наверное, останутся у него на всю жизнь.
Тринити посмотрел, как она возится у костра, и ощутил, как напряглось его тело.
Даже когда он считал ее убийцей, он чувствовал сильнейшее физическое влечение и должен был с ним бороться изо всех сил. Теперь, когда его взгляды перевернулись на сто восемьдесят градусов, ему было просто невозможно думать о чем-нибудь еще.
Но как сказать этой женщине, что он полностью переменил свое мнение о ней? Что он больше не думает о ней как об убийце, а видит в ней просто красивую женщину; с которой хотел бы заняться любовью?
Если он такое скажет, она разорвет его в клочья. И поделом ему.
И как ему попросить у нее прощения за свое отношение к ней в самом начале? Он изменил обращение с ней, но она отреагировала на это каменным молчанием! За последние два дня он пытался заговорить с ней об ее отце, об их ранчо, о ее доме в Алабаме и десятке других вещей, а она отвечала бурчанием, односложными восклицаниями или молчанием.
Его слова, что он поверил ей и сделает все от него зависящее, чтобы доказать ее невиновность, не пробили стену, возведенную ею вокруг себя. Теперь, когда она решила вернуться и заручилась его обещанием отыскать Чока Джиллета, Виктория, казалось, потеряла всякий интерес к тому, что с ней будет.
Ирония состояла в том, что он наконец искренне поверил в ее невиновность. Виктория была борцом, она никогда не сдавалась. Она не смогла бы с таким спокойствием отнестись к возвращению в Бандеру, если бы не знала, что невиновна, если бы не поверила абсолютно, что Тринити сможет отыскать Чока Джиллета. Тринити не знал, жив ли еще Чок Джиллет, но если жив, он поклялся себе, что обязательно его найдет. Виктория не пойдет на виселицу.
– Он не должен быть там один. – Они кончили обедать, и Виктория уставилась на маленькую точку далекого костра. – С ним может случиться все, что угодно... и мы этого не узнаем.
– Пока мы видим по вечерам его костер, с ним все в порядке.
– Я была уверена, что к этому времени он сдастся и вернется в «Горную долину». – Виктория была искренне встревожена.
– Мальчишки вроде Рыжего не сдаются. Не в его возрасте. Следовать за нами стало сейчас самым важным в его жизни.
– Ты когда-нибудь был таким?
Был ли он когда-нибудь таким, как Рыжий? Таким зеленым, чувствительным, таким полным жизненных соков? После стольких лет охоты на убийц, после того как он научился никому не доверять, ни во что не верить, не позволять никому приблизиться, казалось невероятным, что когда-то он был таким молодым, полным энтузиазма, готовым страстно верить, поступать согласно своей вере, жаждущим принести свою жизнь на алтарь любви...
А что было теперь у него внутри? Пустыня неверия, обмана и разрушения. С какой стороны ни посмотреть, он губил жизни. Он взял на себя роль и судьи, и присяжных и не позволял никаким воззваниям к милосердию влиять на свои решения.
Внезапно он испытал глубокое отвращение к себе. Он все еще верил в свои побудительные мотивы, верил в эту работу, которую нужно было делать, но больше не хотел ею заниматься. Она слишком дорого ему стоила. Она выжгла его душу. Он все бы отдал, лишь бы снова стать тем юным мальчишкой, но было поздно.
– Когда-то.
– Это сделала Куини?
Тринити вздохнул и почувствовал, как стена, охранявшая его прошлое, начала крошиться.
– Да.
– Она была очень красивой?
– Она была самой красивой женщиной, какую я знал. И самой злой.
Тринити поднял глаза на Викторию, но она не смотрела на него. Она изучала маленькую прореху на своей блузке. Внутреннее напряжение ушло. Сочувствия он бы не вынес.
– Мне было шестнадцать. Я думал, что я какой-то особенный, что никогда не было такого молодого человека, как я. Я достиг нынешнего роста и не был тощим, как большинство подростков. Девушки роились вокруг меня.
Но я устремил глаза на певицу из данс-холла. Она называла себя Куини и была королевой Сан-Антонио. Мужчины каждую ночь сбегались на нее посмотреть, но она держала их на расстоянии.
Можешь теперь представить себе, что я почувствовал, когда однажды вечером Куини подошла ко мне и попросила купить ей напиток. Я продал бы душу тут же на месте, чтобы купить ей все, что она пожелает. Мы сидели и разговаривали, пока не пришло время ее следующего номера. На ранчо я возвращался как на крыльях.
