Бруно не взорвался, он держал себя в руках и пытался оправдаться:
— Но все это она могла бы делать и одна, без меня. Ходить в бассейн, в кино, на английский…
Марлена презрительно улыбнулась:
— Можешь ты мне объяснить, зачем же ей тогда вообще нужен брак с тобой, если то, что ей доставляет радость, она все равно должна делать одна? Тогда уж лучше обойтись без семьи. Не нужно будет работать на вас всех, и можно наконец позаботиться о самой себе.
— Ага! И я должен буду финансировать ее жизнь!
— Ты считаешь, у нее нет на это права?
— Права на мои деньги?
— Как ты думаешь, могла бы она скопить деньги на черный день, если бы не волокла на себе дом, а нашла бы работу?
— Если она останется со мной, я никогда не попрекну ее, если ей потребуются деньги.
— А то, что ей тоже полагается своего рода плата, тебе в голову не приходило?
— Если она не будет жить со мной, то с какой же стати?
Бруно смотрел на дочь с недоумением.
— Потому что она всю жизнь была твоей служанкой. А служанке хозяин обязан платить зарплату, делать пенсионные отчисления, гарантировать оплачиваемый отпуск. Посчитай-ка, сколько это получится… за тридцать лет брака.
— Но мы же женаты! — Бруно был шокирован.
— А что она с этого имела, отец?
Она посмотрела ему прямо в глаза. «Действительно, что же имела мать»? — подумала Марлен. Океан забот, мужской эгоизм. Она даже ни разу не испытала удовольствие в постели с мужем. Ничего удивительного, что она увлеклась бульварными романами.
У Бруно задрожали губы.
— Ты можешь ей передать, что я хотел бы поговорить с ней?
— Скажи ей это сам. — Марлена положила на стол листок. — Вот ее новый адрес.
В марте Марлену вызвали в приемную Георга Винтерборна. Она приняла близко к сердцу советы Иоганны и дипломатично, как только могла, обходила указания Герда Бехштайна. Однако случались и неприятности. Пару раз, узнав о ее самодеятельности, ее непосредственный начальник вызывал ее к себе, чтобы сделать выговор. Однако с тех пор, как ему стало ясно, что между Марленой и господином Винтерборном существуют какие-то непонятные отношения, он явно старался сдерживаться.
Георг Винтерборн был в хорошем настроении и тепло поздоровался с Марленой. Он протянул ей руку, поинтересовался ее самочувствием и предложил сесть.
— Вы знаете, госпожа Шуберт, что в апреле состоится традиционный сбор наших разъездных сотрудников.
Марлена знала это. Это мероприятие проходило ежегодно в первоклассном отеле на Штарнбергском озере. В нем принимали участие все служащие издательского дома Винтерборна, имеющие отношение к разъездным службам, а также вся администрация фирмы. В издательстве было порядка двухсот рекламных агентов, разъезжавших по всей стране. Такие двухнедельные встречи способствовали обмену опытом и укрепляли связь иногородних филиалов с основной фирмой.
— Господин Бехштайн как раз только что сказал мне, что я тоже приглашена.
— Не только это. — Шеф улыбнулся ей. — Я хотел бы, чтобы вы, как сотрудница отдела, занимающегося координацией их деятельности, сказали гостям пару приветственных слов и поделились опытом работы с клиентами. Марлена минуту молчала. Потом недоуменно спросила:
— А что на это скажет господин Бехштайн?
— Что он может сказать?
— Но ведь он руководитель отдела. Разве не он должен…
Георг Винтерборн откинулся назад и внимательно посмотрел на нее:
— Я хотел бы на этот раз поручить приветствие женщине. Понимаете ли… Молодежь, которая приедет к нам — а там восемьдесят процентов мужчин… Их нужно в течение этих двух дней развлекать. Конечно, состоится несколько важных бесед, мы наметим новые пути развития, подискутируем… Но в общем и целом это мероприятие — нечто вроде поощрения. Два дня в высококлассном отеле с обширной вечерней программой и шампанским, сколько душа пожелает. Им будет намного приятней, если вступительный доклад сделает очаровательная женщина.
Марлена никак не могла поверить:
— Но я ведь совсем недавно работаю в фирме.
— Уже три года.
Итак, с Бехштайном он сам разберется.
Она сказала:
— Конечно, я очень рада. Надеюсь, я вас не подведу и не опозорюсь.
Он покачал головой:
— В такое я не верю. — Потом сказал, что при составлении доклада она должна иметь в виду: он должен быть информативным, однако не слишком критичным, не сухо-деловым, а остроумным, чтобы настроить молодежь на приятные выходные. — Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду, — закончил он и снова улыбнулся ей очень тепло. Даже нежно, как ей показалось.
— Вы имеете в виду… это должен быть женственный доклад.
Он кивнул:
— Внешняя служба с позиции женщины… нечто вроде этого.
Марлена подумала о том, что хотела бы сказать с трибуны на самом деле, и резюмировала:
— Интересное задание, господин Винтерборн.
Следующие две недели Марлена работала над этой речью. Она попыталась посоветоваться с Никласом, но тот был абсолютно погружен в госэкзамены и не видел никакой проблемы в составлении маленькой приветственной речи.
— Ты и сама прекрасно справишься! — отмахнувшись, сказал он, и Марлена оставила его в покое. — А я обязан получить высокие оценки. Я непременно хочу попасть на работу в концерн.
Когда он произносил это, его голос был лишен всякого выражения, и Марлену охватило недоброе чувство. Как может Никлас, с его социальными и политическими взглядами, стремиться стать удачливым юристом? В мечтах он видел себя в подчинении у какого-нибудь босса, который бы покровительствовал ему и продвигал его и работа с которым была бы для Никласа хорошей школой. Но представлял ли себе Никлас, строя грандиозные планы, сколько унижений, приспособленчества и показного смирения ему понадобится, чтобы одолеть этот путь? И останется ли он после этого пути таким же?
Но она тут же отбросила эти мысли прочь. Нет, Никлас никогда не станет унижаться. Скорее пресловутый верблюд пройдет в игольное ушко, чем он скажет «да», если думает «нет».
Она продекламировала свою маленькую речь перед матерью. Тилли, снявшая дешевую квартирку за городом, каждый день приезжала на трамвае в Мюнхен, в магазин, где работала на выдаче товаров. Она всегда радовалась посещениям Марлены и принимала заинтересованное участие в ее жизни.
— Это звучит потрясающе, — сказала она, выслушав доклад дочери, и открыла бутылку шампанского. — За нас обеих! — Они чокнулись.
Марлена смотрела на мать, покачивая головой.
