секунду прикрыла глаза, надеясь, что мне станет легче, но, увы, напрасно. Какое-то время я сидела в зловещей тишине, слушая, как сердце глухо стучит где-то под рёбрами. Ощущая неотвратимо накатывающее оцепенение, я заставила себя поднять тяжёлые веки и продолжить чтение:
«Подчиняющийся в начале пути подобен строптивому морю — бушует и бьётся о берег. Но когда он смиряется со своим положением и успокаивается, то начинает ласково лизать пятки, зазывая в свою солёную глубину.
Я не умею писать о любви, мне она кажется слишком сложным чувством, поэтому, с упорством механика, я разбираю её на составляющие.
В любви Киры ко мне главной составляющей было подчинение. Я не сразу добился его. Как опытный садовник, я не ожидал плодов на дереве, которое никто никогда не поливал. Поэтому я бережно взрыхлял почву и удобрял. Я безжалостно отсекал ненужные ветви и ласково поощрял верные побеги, чтобы привести своего подопечного в правильную форму. Но не могу забрать себе все лавры. Надо отметить, что мне повезло: почва попалась весьма плодотворная — когда-то в неё уже заронили верное зерно, которое само прорастало в течение долгих лет. Что ж, мне осталось немного: удобрить, полить, подстричь, а потом наслаждаться спелыми сочными плодами».
К горлу подступила тошнота. Я не могла сдержать позывы, и меня вырвало прямо в корзину для бумаги. Отдышавшись, я перевела взгляд обратно к рукописи и с упорством мазохиста ещё и ещё раз перечитала эти жестокие строки.
Я не могла поверить своим глазам. Казалось, войдя в этот кабинет, я перенеслась в параллельную вселенную, в которой мой романтичный, заботливый и страстный принц превратился в жестокое чудовище, питающееся чужими страданиями.
Неужели всё это время это был он? Будто два разных человека скрыты в его прекрасном теле. Один из них — умный, внимательный и чуткий, готовый постоять за честь девушки, поделиться самыми сокровенными мечтами и страхами, а другой — подлый, циничный и чёрствый. Он шантажирует, предаёт, использует. Которого из них я полюбила?
В попытке понять это, я пролистала несколько страниц и наткнулась на описание нашей встречи в курилке. Всё до последнего слова — правда. Как это мерзко! Меня опять стало подташнивать, но я сдержалась.
Очень скоро я потеряла способность воспринимать информацию — к глазам подступили слёзы. Жгучие слёзы обиды, досады и отвращения белой пеленой встали перед глазами. Теперь я могла выхватывать лишь отдельные строки из общей нити повествования:
«Я вижу лишь очередную простушку в кроссовках и джинсах».
«Поистине виктимное поведение женщин само притягивает агрессоров».
«Мне было приятно смотреть, как покорно она выслушивает мои колкости».
«Мужчины хотят покорности, а уж каким именно способом они её добьются, каждый выбирает сам».
Строчки плясали перед глазами, и я не могла сфокусировать зрение.
«Кем бы я ни был в тот момент, когда сжал пальцы на её горле, впечатав в стену, мне это понравилось».
«До Киры я никогда не ощущал потребности физически подавлять женщину».
«Меня же интересовало полное поглощение личности, когда подчиняющийся добровольно переступает через свои лимиты, чтобы угодить тебе. Не это ли полная власть?».
«Мне нужно было выбрать объект исследования, некую неопытную душу…».
Перед моим взором закрутился в тугую спираль калейдоскоп из ярких обрывчатых фраз.
«Я должен был проникнуть в её разум, прочно укрепиться там, стать её внутренним голосом».
«Мне показалось, что я что-то сломал в ней тем вечером, и она никогда не будет прежней».
— Да, ты сломал меня! — кричу я в пустоту комнаты.
Как я могла не видеть в нём столько садистской жестокости? Ему даже не нужны были все мои жертвы — они просто тешили его эго, давая топливо для писательства. Я перевернула ещё несколько страниц и увидела подробное описание нашего похода в «театр», прогулки по Арбату…
Вот и мой рассказ. Я внутренне вскипела! Да как он посмел! Мало того, что он чуть ли не насильно заставил меня опубликовать его в своем блоге, так он еще хочет меня распять перед толпой, раздеть и закидать камнями? Это было самое личное воспоминание, я никому об этом не рассказывала, не считая теперь уже читателей блога, а он взял и бросил его в ноги всему миру. Он просто безжалостен. В этот момент внутри всё похолодело, и мне показалось, будто чья-то незримая рука начинает сжимать в яростной хватке моё сердце.
А потом накатила боль. Сильная, жгучая. Мне просто необходимо было дать выход этой боли, иначе моё сердце разорвалось бы. Я схватила печатную машинку со стола и запустила ею в книжный шкаф, перевернула письменный стол, разбила вазы, награды, мирно пылившиеся на полках в углу кабинета. Потом очередь дошла до книг. Я разрывала страницы. Многие книги оказались редкими, с автографами каких-то писателей, но моя ярость была прямо пропорциональна их ценности. Когда в кабинете уже почти не осталось ничего для того, что можно было бы разбить, я обратила внимание на мини-бар, который прятался в углу комнаты, за шкафом. В нём было около дюжины бутылок с крепким алкоголем. Я стала открывать каждую из них, делать несколько больших глотков, и с силой разбивала их об пол. Вскоре пол кабинета стал полностью покрыт осколками стекла и мокрыми, облитыми дорогим алкоголем обрывками бумаги.
На секунду я остановилась и обвела глазами помещение. Я вдруг почувствовала, что силы покинули меня. Ноги подкосились, и я опустилась на пол. Среди обломков мебели, стекла и рваных страниц я отыскала рукопись, обняла её и легла. Моё Солнце оказалось обжигающим. Я ощущала себя Икаром, который подлетел слишком близко к светилу, опалив при этом крылья. Мой писатель оказался слишком ярким и болезненно горячим для меня. Я думала согреться в его тепле, но вместо этого начала плавиться. Огонь Кирилла оказался слишком жгучим, я не смогла его выдержать — он проник ко мне внутрь и теперь выжигал меня.
«У бурных чувств неистовый конец», — пронеслись в голове строки из Ромео и Джульетты.
Я ощущала, что конец моих чувств уже близок. Моя огненная любовь переплавила душу, избавила её от лишних примесей. Слишком сильные чувства, подобно закалённой огнём стали, окрепли и сковали меня так сильно, что я, заслонённая ими, перестала видеть реальность. Но теперь оковы спали. Я прозрела.
Мой маленький мир был сожжён дотла. Ты прав, Кирилл, я никогда не буду прежней. Я стала сильнее благодаря тебе. Ты вёл меня тернистой дорогой, и по пути я чуть не потеряла себя. Ты освободил меня. Ты думал, что я — птичка, вылетевшая из клетки. Но ты
