— Барбара опять беременна. — Он швырнул полено и стоял, глядя, как оно летит.
Эрик замер, пытаясь переварить эту новость, чувствуя ком зависти в горле: у Майка и Барбары будет еще один ребенок, хотя уже есть пятеро от шести до восемнадцати лет, а у них с Нэнси нет ни одного. Комок исчез так же быстро, как и появился. Эрик поднял полено, упавшее с его стороны, и бросил в кучу.
— Так радуйся, мужик! — улыбнулся он.
— Радуйся? А ты бы обрадовался, если б узнал, что ждешь шестого?
— Да это же здорово, особенно если он будет похож на Джерри Джо.
— Но они все время растут, так же, как и размер их обуви. То отит, то колики в животе, то корь, это не считая двух тысяч чертовски дорогих пеленок. А кроме того, Барб уже сорок два. — Он мрачно уставился на голые деревья и пробормотал: — Господи! Пила работала вхолостую.
— Мы уже старые, — вздохнул Майк. — Правда, когда родилась Лайза, мы тоже думали, что уже старые.
Эрик наклонился, выключил мотор и обнял Майка за плечи.
— Не переживай! Ты же, наверное, читал, что теперь люди в сорок лет моложе, чем в прежние времена, и что женщины рожают детей все позже и позже, и все заканчивается благополучно. Помню, пару лет назад я читал о женщине из Южной Африки — так она родила в пятьдесят пять.
Майк невесело рассмеялся, сел на бревно и произнес со вздохом:
— Вот черт! — Некоторое время он невидяще смотрел перед собой, затем поднял печальный взгляд на Эрика. — Знаешь, сколько нам будет, когда этот малыш закончит школу? А ведь мы с Барб думали, что у нас будет хоть немного времени пожить для себя.
Эрик опустился на корточки и поинтересовался:
— Если вы его не хотели, как же это случилось?
— Черт, я не знаю.
— Может, это слабое утешение, но я считаю, что вы с Барб самые лучшие родители. И скажи спасибо, что у вас будет еще один ребенок.
Слова Эрика вызвали на лице Майка слабую улыбку.
— Спасибо.
Братья посидели молча, наконец Эрик вновь заговорил:
— Знаешь, в чем ирония судьбы?
— В чем?
— Пока ты переживаешь, что у тебя будет еще один ребенок, я тебе дьявольски завидую. Я понимаю тебя, когда ты говоришь, что немолод, поскольку сам всего на два года младше и чувствую, как уходит время.
— Ну и кто тебе мешает?
— Нэнси.
— Я так и думал.
— Она не хочет иметь детей.
— Мы все об этом догадывались, — признался Майк. — Она не хочет бросать работу?
— Не в этом дело, — сказал Эрик. — Я думаю, она просто сходит с ума при мысли, что испортит фигуру. Это всегда было для нее очень важно.
— А ты разговаривал с ней? Говорил, что хочешь иметь детей?
— Да, последние шесть лет. Я все надеялся, что однажды она скажет «да», но этого не случилось. Теперь я уже знаю точно и потому ставлю точку в нашей борьбе.
Они опять замолчали. В зарослях сумаха обосновалась шумная стайка воробьев.
— О черт, есть и еще одна проблема. Нэнси ненавидит Рыбачью бухту. Ей лучше в командировках, чем дома.
— Не придумывай.
— Я не придумываю. Она не хотела переезжать сюда.
— Возможно, но это не значит, что она вообще не хочет возвращаться домой.
— Раньше Нэнси часто говорила, как ей тяжело уезжать по понедельникам, однако я давно уже этого не слышал.
Эрик наблюдал за воробьями. Они тихо чирикали и клевали землю возле сумаха. Пока Эрик рос, его всегда окружали птицы — и на земле, и на воде. После свадьбы Нэнси подарила ему на Рождество великолепный альбом с фотографиями птиц и надписала: «Потому что ты их потерял». Перед отъездом из Чикаго она запихнула этот альбом в связку с другими книгами и кому-то отдала, даже не спросив у Эрика разрешения. И теперь, холодным осенним днем, глядя на воробьев, Эрик грустил не о потере альбома, а о потере доверия.
— Ты понимаешь, что произошло? — спросил он Майка.
— Что?
Эрик повернулся и взглянул на брата.
— Мы перестали уступать друг другу. — После затянувшегося молчания Эрик продолжил: — Мне кажется, все случилось, как только мы решили переехать сюда. Она категорически возражала, а я не хотел ничего слушать. Мне нужна была семья, Нэнси — карьера, и между нами началась «холодная война». Внешне все выглядело замечательно, но в глубине души появилась какая-то неудовлетворенность.
Воробьи улетели. Вдалеке переругивались вороны, но на поляне стояла тишина, а небо было такого серо-стального цвета, будто отражало мрачное настроение Эрика.
— Слушай, Майк, — произнес он, — тебе не приходило в голову, что люди, у которых нет детей, со временем становятся эгоистами?
— Ты слишком обобщаешь.
— А я считаю, что так и есть. Когда рождается ребенок, человек начинает думать в первую очередь о нем. Даже если ты безумно устал, ты поднимаешься, когда малыша тошнит, или он плачет, или ему что-то нужно... Черт, я не знаю, как выразить словами то, что я думаю.
Эрик поднял кусок коры и принялся ногтем отковыривать от него кусочки.
— Помнишь, как было у матери с отцом? В конце дня, после работы в офисе, после стирки в той старой стиральной машине, после того, как она успевала в перерывах между обслуживанием клиентов повесить белье на веревку, накормить детей, рассудить их споры — после всего этого она помогала отцу мыть сарай, где чистили рыбу. Помнишь, они там все время смеялись? Я лежал в кровати и спрашивал себя, что можно найти смешного в сарае для чистки рыбы в половине одиннадцатого ночи? Пели сверчки, вода плескалась о лодки, а я лежал, слушал этот смех и понимал только, что родителям, наверное, хорошо. А однажды — я помню это так отчетливо, будто все произошло вчера, поздно ночью я зашел на кухню и, знаешь, что увидел?
— Что?
— Отец мыл нашей Ма ноги.
Братья обменялись долгими взглядами, и Эрик продолжил:
— Ма сидела на стуле, а отец стоял перед ней на коленях. Она откинула голову и закрыла глаза, отец как раз держал ее намыленную ногу над тазиком и очень осторожно тер руками. — Эрик опять замолчал. — Я никогда не забуду этого. Ее шершавые ноги, которые так часто болели, и то, как отец их мыл.
Их захлестнули воспоминания. Через некоторое время Эрик спокойно произнес:
— Я бы хотел, чтобы у меня была такая семья. А у меня ее нет.
Майк поставил локти на колени.
— Может быть, ты слишком много хочешь?
— Возможно.
— Все семьи живут по-разному.
— У нас вообще нет семьи с тех пор, как я заставил Нэнси переехать в Рыбачью бухту. Только теперь я понял, с чего начались наши беды.
— И что ты собираешься делать?
— Не знаю.
— Откажешься от рыбной ловли?
— Нет, я слишком люблю свое дело.
— А она не бросит работу?
