Прошел еще один час, который Кили просидела в одиночестве. Каждую минуту она знала, что делал Дакс, хотя и не смотрела на него. Он устало провел рукой по шее. Снял пиджак и повесил его на спинку стула. Расстегнул жилет. Посмотрел на нее. Три раза кашлянул и подошел к столу, на котором лежал лед и стояли безалкогольные напитки в банках. Налил себе кока-колы в пластиковую чашку, сделал глоток и поставил ее на стол. Посмотрел на нее. Сплетя пальцы над головой, откровенно потянулся. Поговорил вполголоса с конгрессменом Паркером. Они оба посмотрели на дверь, через которую вышла Бетти с морским пехотинцем, затем снова заговорили. Он посмотрел на нее.
Едва двое морских пехотинцев успели распахнуть дверь за подиумом и призвать к вниманию, как поспешно появился генерал Вандерслайс. Его серебристые волосы лежали волосок к волоску. Мундир на его солидном теле аккуратно застегнут на все пуговицы. Он моментально окинул взглядом комнату, оценивая ситуацию, направляясь к находившемуся на возвышении микрофону. Его осанка, манера себя держать представляли собой эталон образцового поведения военного.
Все разом прекратили разговоры, словно в комнате отключили звук. Все взгляды обратились к доминирующей фигуре генерала, положившего на кафедру стопку бумаг.
— Леди и джентльмены, ваше терпение достойно всяческих похвал. Я знаю, как вы беспокоились. Понимаю, что это помещение не слишком удобно. Знаю, что вы не отдохнули после длительного перелета. Прошу прощения за задержку, без которой не удалось обойтись в столь важном деле. — Речь его была такой же точной и сжатой, как и язык тела.
Он откашлялся и перевел взгляд на бумаги под микрофоном. Кили опустила глаза на свои сжатые кулаки, сердце ее бешено ударялось о ребра. Во рту пересохло.
— Я хочу представить вам одного человека. Мне часто во время моей военной карьеры приходилось выражать свое уважение людям, которых другие считали героями. Независимо от их побуждений эти люди демонстрировали невероятное мужество и доблесть.
Он помедлил и, глубоко вздохнув, продолжал:
— Уилльям Дэниел Оллуэй был майором, когда шестнадцать лет назад его послали во Вьетнам. Сегодня утром ему присвоили звание подполковника.
Кили прижала пальцы ко рту, чтобы подавить радостный крик. Билл Оллуэй! Муж Бетти. Слезы заструились по щекам Кили, но она даже не чувствовала их, все ее внимание было сосредоточено на двери за подиумом, где появился высокий, ужасно худой человек в плохо пригнанной военной форме, он опирался на надежную руку Бетти.
Генерал Вандерслайс повернулся к паре и доброжелательно произнес:
— Подполковник Оллуэй и миссис Оллуэй, пожалуйста, пройдите вперед.
Какофонический рев, пронесшийся по комнате, представлял собой лишь малую часть вырвавшегося на свободу смятения. Камеры заработали вспышками, словно фейерверки. Раздались оглушительные аплодисменты и одобрительные возгласы. Многие, охваченные энтузиазмом момента, забыв приличия, вскакивали на стулья, криками и воплями приветствуя Билли Оллуэя как истинного героя.
Кили вскочила и с полными слез глазами аплодировала возвращению мужа приятельницы. Одно было несомненно — Марка Уилльямза нет среди этих солдат. Если бы был, ее вызвали бы для того, чтобы она могла сначала встретиться с ним наедине, как поступили с Бетти.
Когда звуки торжественного приветствия стали понемногу утихать и переросли в глухой рев, Билл Оллуэй приблизился к микрофону. Он выглядел ужасно истощенным, остатки волос поседели, щеки ввалились, нос заострился, под глазами пролегли темные круги. Но он так и светился, прижимая к груди жену.
Генерал Вандерслайс попытался перекричать шум:
— Как известно большинству присутствующих, миссис Оллуэй переносила столь долгое отсутствие мужа со столь же неукротимой силой духа, какую проявил и он. Уж я-то знаю, поскольку пережил не одну схватку с ней. — По комнате пробежала волна смеха. — Не могу выразить словами охватившую меня радость при известии о том, что одним из вернувшихся стал Билл Оллуэй, и от того, что миссис Оллуэй благодаря своему участию в ПРНС тоже здесь. Подполковник Оллуэй на правах высшего офицерского чина и главы вернувшихся пропавших без вести солдат получил привилегию представить вам остальных. Подполковник Оллуэй.
Билл и Бетти, не смущаясь, приникли друг к другу, когда он занял место генерала Вандерслайса за кафедрой. Он легко поцеловал ее в губы. И снова толпа разразилась ревом.
Бетти казалась просто красавицей. Ее глаза были устремлены на мужа, и вся она источала любовь. Он, наконец, устремил свои окруженные тенями глаза на толпу и обратился к внезапно притихшей комнате:
— Это… Это так… приятно снова увидеть американские лица. — Голос его дрогнул, и он застенчиво опустил голову. Но ему не следовало стесняться слез, застилавших глаза. Глаза многих увлажнились от душевного волнения. — Знаю, вам всем интересно узнать, как нам все это удалось, где мы были и как попали сюда. Вы получите полный отчет, обещаю. — Он улыбнулся, и от его улыбки, так похожей на улыбку скелета, разрывалось сердце. — Уйдет несколько дней или даже недель, чтобы сообщить вам все детали, охватывающие, как в моем случае, четырнадцать лет. Вы, наверное, понимаете, что вооруженные силы должны проанализировать доставленную нами информацию, прежде чем она станет достоянием общественности.
Тотчас же вмешался генерал Вандерслайс:
— После того как мы идентифицируем тех, кто пришел с подполковником Оллуэем, сразу же состоится пресс-конференция. — Он отступил, снова предоставив слово Биллу Оллуэю.
— Имена будут зачитаны в алфавитном порядке наряду с родным городом солдата и датой, когда он был объявлен пропавшим без вести.
Телевизионные камеры со всего мира были нацелены на Билла Оллуэя и на дверь, через которую пройдет каждый солдат.
— Лейтенант Кристофер Дэвид Касс, Финикс, Аризона, 17 июня 1969 года. Лейтенант Джордж Роберт Дикинз, Гейнсвилл, Флорида, 23 апреля 1970 года.
Каждого из них встречали аплодисментами и приветственными возгласами. Кили, как и все присутствующие, была переполнена счастьем за каждого истощенного солдата, застенчиво выходившего через дверь. Они пережили годы лишений, болезней, голода, мучений и борьбы и все же, казалось, боялись света, людей, камер, внимания. Все они щеголяли новыми стрижками, на них была надета новая форма, в основном слишком просторная. Каждый нес на своем лице, словно опознавательный знак, след перенесенного горького опыта.
Когда Билл Оллуэй закончил зачитывать список, и двадцать человек торжественно выстроились на подиуме, он сказал:
