нашего окружения руководствуются разумом и выгодой бизнеса. Это как в старые времена, когда приветствовались межклановые браки…
— Удивлена твоими познаниями в области истории, — отвечаю с иронией, — никак не думала, что ты способен мне рассказать целую лекцию относительно тяжкого бремени средневековых аристократов. Только ты не тянешь на сына лорда. А вот сыном клерка, не в обиду этой профессии, вполне мог бы быть…
Впервые что-то темное присыпается во мне, и я шиплю не хлеще королевской кобры. Мне тут только что с высокопарностью пытались внушить, что я нечто недостойное, что на такие, как я достойны лишь греть постельку “высшего света”?
Чертовы снобы! Ненавижу.
Боже… Как же я сильно ненавижу Арсения и ему подобных…
А Лекс…
Он казался мне другим…
Этот мужчина не играл со мной, а показал себя таким, какой есть — привыкшим покупать все, что захочет, отношения, женщин…
Он и меня мог бы купить, но все же пощадил, не оставив платы за мои услуги.
А я дура зацепилась за слова бабы Нюры, что если бы поступил так, я была бы для него одной из сотни, мне так хотелось верить, что возможно… может быть… Боль.
Торможу мысли. Они врезаются в литую стену реальности. Добродушная бабуля меня просто поддержала, а я захотела обмануться.
Только сейчас понимаю, насколько сильно Ставров прокрался в мои мысли, поселился в душе, стал первым во всем…
Первым серьезным чувством…
— Я тебе так скажу Вишневская. Ты больно много о себе воображаешь… — продолжает напирать Арсений.
А я думаю, что возможно… может быть… дочь его бизнес — партнера Ставра умница — красавица, нежная девушка, достойная, обязательно невинная.
Почувствовав этого мужчину, думаю он не выберет какую-то богатенькую избалованную дрянь. Может она добрая и хорошая…
Может…
Мысли мчат в голове, колют иглами, вгрызаются в душу и травят меня глубоко изнутри.
Она достойна его…
А я?!
Чем я хуже?! Тем, что папа не владеет парочкой заводов и я не родилась где-нибудь на Рублевке?!
Одна ночь. Случайность. Я знала на что шла. Нельзя полюбить человека просто так. Нельзя провести одну — единственную ночь и понять, что твое сердце отдано мужчине на веки вечные.
Сердце, которое ему не нужно. Ни чувства. Ни душа. А вот тело… Он взял тол, что хотела. Ты сама дала…
И все равно больно. До ломоты в ребрах, до потери пульса больно. Меня на части рвут голодные псы сомнений, озверелые твари, сотворенные из воспоминаний.
— Вишенка… Какая ты сладкая…
Его голос эхом. И мне хочется выть.
— Разок на тебя у олигарха встал, ты и думаешь, что теперь королева… — цедит зло мажор.
Все перед глазами вспыхивает. Не знаю откуда приходят силы. Я начинаю биться в руках Арсения словно озверелая кошка, молочу мажора и царапаю щеку, со всей силы вгоняю ногти в его щеку и провожу, оставляя кровавую борозду.
В древности гонцов с плохими вестями казнили на месте, а что же можно сделать с тем, кто намеренно хочет сделать больно, специально говорит страшное, чтобы причинить нестерпимое мучение, чтобы разрушить…
И сейчас я готова бороться за себя до последнего. Все что угодно — только чтобы не ощущать слизкие руки богатенького ублюдка на себе.
— Тварь! — воет мажор и хватается за щеку, а я как в замедленном кадре наблюдаю, как взмывает вверх его кулак, как-то без страха думаю, что вероятно, чтобы дать сдачи…
* * *
Дорогие, а хотите главу от Ставрова?))
53
Зажмуриваюсь, понимаю, что все. Если этот кулак прилетит мне в лицо… Если он ударит…
Это конец. Просто конец. Все как в тумане, но именно в эту секунду ручка двери дергается. Одни раз. Затем еще. И еще.
— Что такое?! — слышится из-за двери, — немедленно отоприте!
Опять дерганье ручки уже более агрессивное. Быстрое и я распахиваю глаза, смотрю на прифигевшего Арсения. Больше на его лице нет злости и желание прибить отказавшую студентку, но вот ноздри все так же раздуваются. Однако кулак он опускает. Еще бы. Рисковый он с девушкой.
— Если эта дверь сейчас же не откроется, то тот, кто там находится может писать увольнительную по собственному желанию! — рявкает декан и ударяет по панели, — если там студент — будет отчислен! Открыли! Живо!
Наконец Арсений выпускает меня из плена своего тела, отходит, а я делаю шаг всторону, затем и дверь позади меня распахивается, громко хлопнув о стену.
Прикусываю губы. На пороге стоит невысокий крепкий мужчина средних лет в дорогом костюме буквально с иголочки. Лицо декана покрывается пятнами. На щеках прямо точки идут.
Еще один в бешенстве на мою голову.
День можно считать удачным.
Молчание длится мгновение.
— Вишневская?! — выдает удивленно Филипп Константинович, а затем переводит взгляд с меня на Арсения, — Шаповалов?!
Брови мужчины приподнимаются, затем декан хмурится и цедит зло:
— Вам в деканате делать нечего, Арсений. Покиньте помещение. Немедленно!
Чувствую, как пространство буквально щелкает от напряжения. Потому что мажор не двигается с места. Злость его переполняет и взгляд, который он адресует декану слишком напряженный. У него словно в мозгу щелкает сможет ли он идти на рожон, или не стоит наживать врага в лице человека столь высокопоставленной должности.
— У вас какие-то вопросы ко мне лично, Шаповалов?! — интересуется декан, глядя мажору прямо в глаза.
Все же Филипп Константинович не последний человек в университете. Мужчина весьма высокого положения. Именитый врач, имеющий статус и по слухам связи в государственном аппарате, да и простые люди подобных должностей не имеют, так что Арсений горазд права качать с заведомо слабым противником, а вот с тем, кто как минимум с его папой на одном уровне стоит — он уже свое дожимать не в состоянии.
— Еще раз спрашиваю, Шаповалов, есть ко мне лично вопросы?!
Декан спрашивает ровно, но вот желваки на щеках у мужчины дергаются, а губы сжимаются в суровую линию.
— Нет, Константин Филиппович, вопросов к вам у меня нет.
— Тогда идите на свою кафедру. И не прогуливайте лекции. У вас экзамены на носу, а отчисляют у нас с любых курсов ординатуры.
Арсений прищуривается. Пикировка на грани фола. Намеки моего декана понятны. Мужчина имеет достаточную власть, чтобы осадить Шаповалова, что и демонстрирует весьма наглядно.
— Я понял, — цедит мажор.
Декан кивает в сторону двери.
— Свободен.
Арсений бросает на меня взгляд, словно предупреждает, чтобы молчала, или дает понять, что наш с ним специфический разговор не окончен.
Едва удается в отвращении не передернуть плечами. Мажора ветром сдувает, а декан проходит в глубь общего помещения, но не идет к двери, за которой располагается его огромный кабинет.
Мужчина подходит к шкафу с документами и вынимает папку, затем, словно, спохватившись, кладет ее обратно. Поворачивает голову в мою сторону.
Опять окидывает меня внимательным
