Ознакомительная версия.
В теории все просто, но не на практике. Едва увидев Леону снова и убедившись, что она не носит обручального кольца, он тут же потерял голову. Она являла собой загадку, о чем в очередной раз напомнила, когда закрыла глаза, отказываясь даже смотреть на него.
– Как жаль, – вздохнула она. – Здесь ничего не стоило бы менять.
Байрон усмехнулся против воли. Леону всегда обуревал дух противоречия. На людях спокойная женщина, избегавшая столкновений, она, стоило остаться с ним наедине, обнажала истинную сущность – вспыльчивая, саркастичная, наблюдательная, острая на язычок. Заставляла смеяться его, закоренелого циника, который считал, что давно не способен на проявление каких-либо эмоций. А с ней хохотал от души. С ней – для нее – переживал целую гамму чувств.
Он любил ее. Или думал, что любит. Или притворялся, чтобы расставить ловушку Харперам. Она ведь сказала, кем на самом деле является, правда слишком поздно.
– Как я понимаю, камеру пыток ты здесь устраивать не собираешься. Каковы же тогда твои соображения?
– Что угодно сгодится.
– Веди себя серьезно, Байрон.
Если бы он не смотрел на нее, не заметил бы, как она притопывает ногой, поднимая облачка пыли.
– Я серьезен, как никогда. Можешь дать волю фантазии и сделать из этого помещения все, что захочешь. А я буду выбирать меню по своему усмотрению. Единственное ограничение – нужно предлагать посетителям наше пиво. В остальном ресторану предоставляется полная свобода действий.
Прижимая к груди планшет, Леона наградила его долгим взглядом, значения которого он уловить не сумел.
– Должно же у тебя быть хоть какое-то представление о том, что ты хочешь в итоге получить.
– О да, имеется. Я всегда знаю, чего хочу. Но не привык получать желаемое.
Леона ахнула, Байрон невозмутимо прошагал в будущую кухню. Нельзя снова пустить ее к себе в душу. Не следовало ему приглашать ее сюда. И вообще, в Испании дышалось куда свободнее, там Леона была всего лишь воспоминанием, а не женщиной из плоти и крови, от одного взгляда которой Байрон терял самообладание.
Умнее всего было бы держаться от Харперов подальше. Однако Байрон, сам того не ведая, не пересек черту. Так должно быть и впредь.
Он раскрыл двери в кухню и включил все освещение.
– Здесь придется все основательно переделать.
Ему не по силам исправить величайшую ошибку, но он может хотя бы не повторить ее. Всего-то и нужно – сосредоточиться на работе. Ему необходимо научиться быть Байроном Бомонтом в городе, где эта фамилия известна всем и каждому, показать Леоне Харпер, что она больше не властна над ним. Она показала несколько фотографий на экране планшета.
– Вижу. А меню ты уже разработал?
– Нет. Я только вчера дал согласие, а до этого считал, что сегодня буду уже на пути в Мадрид.
– Мадрид? Так вот куда ты отправился?
Конечно, она не знала. Не потрудилась поискать его. Было в ее голосе что-то такое, что заставило его повернуться к ней. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, даже не пытаясь скрыть изумления. И недоверия? Ей явно было больно. Что ж, ему тоже.
– Да. Первые полгода провел во Франции, потом уехал в Испанию.
Леона быстро посмотрела на его безымянный палец:
– Ты…
– Нет. Я работал.
– Ах, – выдохнула она. – А где ты работал?
– Помнишь Джорджа?
– Это шеф-повар твоего отца?
То, что она помнит Джорджа, заставило Байрона расслабиться. Значит, воспоминания о нем не стерлись из ее памяти. Не полностью, по крайней мере.
– Да. Так вот, один из его старых друзей из «Искусной кухарки» взял меня на работу в Париже, а потом я узнал об открытии «Эль Галлио» в Мадриде и перебрался туда.
– Ты работал в «Эль Галлио»? Это же трехзвездный ресторан!
Байрон вздохнул с облегчением. Она ничего не забыла. Даже если ее реакция всего лишь уловка, призванная расшатать устои семьи Бомонт, ему все равно стало легче дышать.
Многие месяцы они с Леоной говорили о ресторанах, мечтая колесить по свету и ужинать в самых роскошных заведениях, а по возвращении домой открыть собственное дело. Она занялась бы декором, он приготовлением пищи. Куда лучше работать на себя, чем на эгоистичного ублюдка Рори Макмакена! Голос Леоны вывел его из задумчивости:
– Ты намерен оставить «Эль Галлио» ради открытия своего ресторана здесь?
– Сущее безумие, правда? – Он осмотрелся по сторонам. – Не пойми меня превратно. Европа мне нравится, потому что там никому нет дела, Бомонт я или нет. Никто даже не знает этого имени. Там я просто Байрон, шеф-повар. Это было… Освобождением.
Он освободился от семьи и от давней вражды между Бомонтами и Харперами.
– Потрясающе, должно быть, – мечтательно протянула Леона.
Байрон удивленно повернулся к ней:
– Да. Не уверен, что хочу возвращаться к прежней жизни, но возможность открыть собственный ресторан упускать нельзя. Так я смогу влиться в семейное дело на своих условиях.
– Понимаю. Значит, решил остаться Бомонтом. – Голос звучал спокойно и напряженно, будто подтвердились ее худшие опасения.
Байрон не мог позволить ей уйти, навязав ему чувство вины. В чем она может его обвинить? Из них двоих именно он пострадавшая сторона. Это она держала его в неведении почти год. А потом отказалась от него по первому требованию своего отца. Насколько Байрон понимал, таков был их план с самого начала. После того как он уехал, Леон Харпер исхитрился продать «Пивоварню Бомонт» под носом у владельцев. Возможно, он велел дочери деморализовать одного из них. Как гласит пословица, разделяй и властвуй.
Если кто и должен чувствовать себя виноватым, то только Леона. Он-то никогда не скрывал свою фамилию и ничего не обещал. Слава богу, он не сделал ей предложение до того, как она предала его.
– Я всегда был Бомонтом. И мы не из тех, кто позволяет играть своими чувствами.
От последней фразы он мог бы воздержаться, но не получилось. Хотел показать, кто здесь главный. А она работает на него. Между ними нет эмоциональной связи, поэтому пусть даже не пытается строить ему козни.
Леона отвела взгляд.
– Как бы то ни было, – продолжил Байрон, – я начинаю с нуля и хочу… – Тут красноречие его покинуло. Слишком многого хотел и привык к разочарованиям. – Было время, когда мы говорили о ресторанах.
Хотя Леона с повышенным вниманием изучала собственные туфли, Байрон видел ее глаза. Он хорошо помнил этот пораженческий взгляд, хотя и видел всего один раз, когда ее отец заявился в «Соус», спровоцировал его увольнение и потребовал, чтобы дочь немедленно отправилась домой. Леона тогда потупилась и закрыла глаза, а Байрон назвал ее малышкой. И вот к чему это привело.
Ознакомительная версия.
