Внезапно как удар ей пришла в голову мысль, что она мыла посуду с совершенно незнакомым человеком. Это не был мальчик, в которого она была безумно влюблена, но это был и не тот мужчина, за которого она когда-то вышла замуж. Этот высокий широкоплечий человек с искрящимися темными глазами был ей совсем не знаком.
Сколько же лет она на него не смотрела? По-настоящему не смотрела? Да, он всегда был подавляюще высокий, гибкий и мускулистый. Но теперь его сильные черты носили след жизненного опыта, а темно-русые волосы чуть поседели на висках. В движениях чувствовалась спокойная сила и несколько пугающее осознание всего, что происходит вокруг. У Крэйга-юноши было сверхактивное либидо и никакого самоконтроля. Крэйг-взрослый был сильным и сексуальным мужчиной, заряженным взрывчаткой, мужественным, полным жизни и уж совсем не растяпой. Карен внезапно подумала, что наверное очень немногие смели бросить ему вызов на заседаниях правления и что сотни женщин с восторгом бросили бы ему вызов в спальне.
Ее ноги легко неслись по траве.
Во время своего поспешного ухода она вдруг представила своего мужа в спальне. Хуже того, себя вместе с ним — на крахмальных простынях. Внезапный приступ желания смутил ее до смерти, но, к счастью, Крэйг никак не мог узнать, что она чувствует. Она имела причины, чтобы срочно убраться подальше от своего бывшего мужа. Сейчас же. Моментально. С космической скоростью.
Хотя взрослый мужчина стал соблазнительным незнакомцем, в его улыбке еще таилась тень того задорного, нахального мальчишки, который когда-то втягивал ее в множество неприятностей. Тогда, давным-давно, у Крэйга не было ни мозгов, ни здравого смысла, он никогда не искал дно, прежде чем прыгнуть в воду, но она всегда была уверена в его любви. Любви беспричинной и бессмысленной. Они были психи и дурачки, но они любили друг друга.
Она думала, что больше не будет страдать. Она клялась, что не позволит, чтобы было больно. Развод был облегчением и освобождением — для них обоих. Она не хотела возвращения к отношениям, которые были столь отчаянно болезненными. Он тоже. Однако вопрос, на который никогда не было ответа, внезапно открылся в ее сердце как новая, незаживающая рана. Где они это потеряли? Как? Как могли два человека потерять такое невероятное волшебство?
Она, задыхаясь, достигла машины.
— Я как-то не заметил пожара.
Возьми себя в руки, Карен. Ты ведешь себя, как полная идиотка.
— Пожара нет, — весело бросила она. — Я просто сообразила, что ехать долго.
Хромированная ручка на дверце была уже в пределах досягаемости. Осталось только протянуть руку — и она будет в безопасности.
Крэйг преградил путь. Солнце сияло на его бронзовых плечах, на загорелой обнаженной груди. Она не хотела смотреть ему в глаза, но они притягивали как магнит. От его взгляда, острого, пронизывающего, мурашки побежали у нее по спине.
— Я тебя чем-то расстроил?
— Господи, конечно, нет. Я не расстроилась. Я просто должна ехать…
— Я понимаю. Но ты так спешила, что забыла сумку, Кара.
Кажется, он не заметил, что забылся и снова назвал ее Карой. Она сделала вид, что не слышала.
— Боже мой, где моя голова! Спасибо…
Она потянулась за сумкой, но в этот момент он ощупал сумку рукой, и на лице у него отразилось любопытство.
— Что, черт возьми, там такое?
— Ничего.
— Там что-то катается. Круглое…
Он пощупал сумку в нескольких местах, затем взглянул на жену снова.
Он этого так не оставит. Одним из худших недостатков Крэйга было и всегда будет ненасытное любопытство. Карен провела рукой по волосам, думая, что хорошо бы умереть, провалиться в преисподнюю и покончить с этим.
— Яблоки, — сказала она просто.
— Яблоки? Ты шутишь?
Он расстегнул молнию на несколько дюймов и сунул руку внутрь.
— Яблоки, — объявил он.
Его голос был лишен выражения, но она видела тень зловещей усмешки в уголках рта. Мальчишеской. Более порочной, чем первородный грех.
Она не хотела, чтобы он смеялся, по крайней мере, не над ней. Именно эта безрассудная, опасная усмешка развязала ее чувства миллион лет назад. Как могла она сохранить такую власть?
— У меня была вполне логичная причина взять яблоки, — пролепетала она, обороняясь.
— Какая? Ну, признавайся. Мне не терпится.
О, этот вкрадчивый голос…
— Одежда бы измялась. А яблоки — по весу и объему — напоминают то, что берут на ночь за город.
Проклятье. Ее щеки горели огнем.
— Ну ладно, ладно. Ты меня поймал. Я наврала. Я уже знала, что ты здесь, и не собиралась оставаться. Особенно если бы ты был… с женщиной.
В его глазах вспыхнул загадочный огонек. Через открытое окно он бросил сумку на заднее сиденье, не сводя с нее глаз.
— Я чуть не забыл про Дафне.
— Дейдре, — поправила она.
— И когда я доберусь до твоего сына, он пожалеет, что произнес это имя. — Его губы снова дрогнули. — А твой сын рассказывал, как эта Дейдре выглядит?
Карен подняла глаза к небу.
— Роскошные темные волосы — до задницы. Ноги от ушей. Длиннющие ногти, непристойные глаза, по росту — амазонка. Осьминог с клыками. Сейчас, когда я подумала об этом, то поняла, что сексуальное воображение нашего сына работает с перегрузкой. Но он представил ее ужасно скользкой и расчетливой, ужасно эгоистичной, и я… — Она запнулась. — Я должна ехать.
— Кара…
— Я действительно должна ехать, — произнесла она твердо.
— И поедешь. Через секунду. Я должен сперва тебя поблагодарить.
— Поблагодарить?
— Ты столько трудилась, запихивая эти яблоки в сумку, а потом ехала сюда. Похоже, Джон Джэйкоб нарисовал портрет настоящей ведьмы-людоедки.
Она покачала головой.
— Он нарисовал портрет красивой женщины, и я абсолютно не имела права вмешиваться…
— Ты беспокоилась обо мне.
— Нет.
— Ты беспокоилась обо мне, — повторил он мягко. — И я должен тебя поблагодарить.
Она никак не ожидала того, что произойдет, и была совершенно не уверена, знал ли Крэйг, что собирается делать. Его рука медленно протянулась к ней. Палец погладил ее по щеке, потом ладонь скользнула на затылок. Как в тумане, она увидела его приближающееся лицо и темные, прищуренные от солнца глаза.
И затем ее коснулись губы. Нежнее тайного шепота, они скользили по ее губам, нежно, бесконечно нежно, не задорным поцелуем мальчишки, не знакомым сексуальным приглашением мужа. Она чувствовала вкус кофе и голубики и чего-то неописуемо опасного. Путь был знаком — то же самое глубокое и медленное соскальзывание в чувственность, пугающая прелесть искушения, стремительный приход волшебства.
