Молния снова озарила небо. При ее свете Хоуп поднесла фотографию к глазам, вытирая капли дождя с лица и одновременно глядя на громадный, весь мокрый сейчас дуб, растущий рядом с валуном. Неистовое ликование охватило девушку будто волна прилива. Черт возьми! Она оказалась права — это то же самое дерево! И тот же самый валун!
Хоуп громко рассмеялась, и ветер понес ее смех дальше. Подняв руки в воздух, она дала выход своему ликованию.
— Эврика! — звонко крикнула Хоуп в небо, и то ответило ей раскатом грома, который обрушился на землю, сотрясая все вокруг, и этот причудливый валун тоже, словно желая выместить на нем накопившийся гнев.
Последнее, что Хоуп успела запомнить, была облитая сверкающим светом скала. Затем волосы ее разметались, когда силой громового раската ее швырнуло на землю. Головой Хоуп ударилась о выступающий корень дерева, и стихия накинулась на нее со всем первозданным могуществом. Потом наступила темнота.
Шершавая рука нежно гладила ее лоб. Резковатый низкий голос пробормотал не то ругательство, не то молитву — Хоуп не поняла. Мурашки выступили на ее обнаженных ногах. Тяжелые капли, срываясь с веток дуба над головой, падали на нее. Как ни странно, тело и руки девушки совсем не замерзли, она чувствовала тепло. Закрыв глаза, Хоуп поуютнее прижалась к источнику этого тепла. Пульсирующая боль сбоку головы не давала ей снова погрузиться в блаженную пустоту.
— Фейт! О, моя Фейт, пожалуйста, очнись, chérie![2] — умолял низкий голос, и веки ее затрепетали, приоткрываясь, чтобы посмотреть, кто же это тревожит ее. В голове будто стучал барабан.
Хоуп пошевелила губами, но не издала ни звука. Она попыталась вновь произнести что-нибудь, но на этот раз его губы прикоснулись к ее губам. Прикосновение было таким нежным, таким ласковым, таким приятным…
Она резко откинула голову назад. Где-то в глубине сознания билась мысль о том, что ей даже неизвестно, кто этот человек, обнимающий ее и пытающийся поцелуями вернуть к жизни. Хоуп постаралась пристальнее вглядеться в него, но, несмотря на все ее напряженные усилия, в глазах у нее двоилось.
Две темноволосых головы склонялись над ней. Нахмуренные брови над большими глазами цвета индиго выражали тревогу. Две гривы черных, как эбеновое дерево, волос ниспадали почти до плеч. Две пары губ нежно бормотали тихие и ласковые слова, и две пары рук приглаживали ее мокрые волосы. Он тронул шишку на ее голове, и Хоуп поморщилась.
— Ой! — вскрикнула она, и ее рука потянулась вверх, стараясь схватить незнакомца за запястье, чтобы он не причинил ей боль опять.
— Ох, дорогая Фейт, извини меня, — мягко проговорил он. — Действительно очень болит?
— Чертовски, — ответила Хоуп, безуспешно пытаясь подняться. Но руки его были слишком сильными, а объятия — слишком крепкими. — Какого черта, кто такая Фейт?
— Не ругайся, — приказал он. — Тебе всегда трудно держать рот на замке, если это нужно.
Голос прозвучал сердито, но улыбка, от которой на красивом лице выступили ямочки, выдала облегчение, проступившее и во взгляде. Хоуп рассматривала прекрасно очерченные подвижные губы так заворожено, что уже не ощущала прохлады в воздухе.
— Фейт, — его темные брови снова сошлись вместе, — дорогая моя, тебе лучше? Ты помнишь, что с тобой случилось? — Его пальцы задержались на мгновение на ее обнаженной талии, затем поднялись выше, обхватывая ее грудь, и теплая волна окатила Хоуп с ног до головы. — Что ты тут делаешь, так далеко от Порт-Гурона?[3] — задавал он вопросы один за другим. — И почему ты пришла ко мне без одежды? Неужели тебе так не терпелось?..
Может быть, он и не думал, что ей не терпелось, но его собственные ожидания, несомненно, были явно налицо, решила Хоуп, проведя плечом вдоль его мощного бедра и чувствуя, как в нем зарождается желание. Мысли у нее спутались, инстинктивно она высвободилась из его нежных рук и пересела наискосок на пружинистый, как губка, мох под широко раскинувшимися ветвями дуба.
Должно быть, этот странный человек был довольно высокого роста, так как он значительно возвышался над ней, даже стоя на коленях на земле.
— Кто вы? — спросила она, откидывая назад волосы и глядя на него широко раскрытыми глазами.
Ей пришлось не подавать вида, что она смущена тем обстоятельством, что сидит перед ним совсем обнаженная, так как поделать с этим ничего было нельзя. Кроме того, подсказывала ей логика, это он должен быть сейчас смущен: в конце концов, это ведь ее остров, а не его!
— Разве ты не помнишь? — Голос его звучал мягко, но хрипловато, напоминая ворсистый бархат. В его речи слышался слабый намек на французский акцент. Перед ней француз? Она оценивающе посмотрела на его плечи. Значит, и военная форма, в которую он одет, тоже французская? Похоже, это тот же мужчина, что и на фотографиях…
Мужчина на фотографиях! Ее глаза снова метнулись в сторону незнакомца. Теперь, когда она могла разглядеть его лицо, ей было странно, как же это раньше она упустила сходство. Он казался таким знакомым и легкоузнаваемым, словно был пригрезившимся возлюбленным из ее собственных снов.
— Я видела ваше изображение! — прошептала она.
Еще одна слепящая вспышка молнии словно бы поставила восклицательный знак в конце ее фразы.
Он нахмурился.
— Так у тебя есть мой портрет? Но ты никогда мне об этом раньше не говорила, chérie! Когда он был написан? И кем? — Говоря это, незнакомец осторожно снял с себя камзол — под ним была белая рубашка восхитительного покроя, с широкими рукавами на манжетах — и накинул его на Хоуп. Она закуталась в него, начиная ощущать пронизывающую сырость, ибо жар его тела теперь не доставал до нее.
— Нет, нет, нет. Не картина, а снимок. Понимаете, фотография.
Он нахмурился еще сильнее. Затем улыбнулся, и она почувствовала, как его тепло снова окутало ее.
— Ты сильно ударилась и набила на голове большую шишку, дорогая. Немного погодя тебе станет лучше, — сказал он, — а пока иди сюда, в мои объятия, и позволь мне согреть тебя, пока не кончится эта буря. Хотя ветви и заслоняют нас от дождя, тебе, наверное, холодно от сырости. После грозы мы немедленно отправимся в путь.
Отправимся в путь? Немедленно? Кто же из них лишился рассудка? Она улыбнулась, хотя дрожь сотрясала все ее тело. Сейчас ей лучше не спорить с ним. В конце концов, не каждый же день он видит обнаженных женщин, сидящих под деревом в грозу. Да и ей тоже казалось весьма необычным появление тут мужчины в военной форме, причем человек этот, похоже, прибыл сюда не иначе как из музея. Где-то в глубине сознания родилась робкая мысль, что ей надо бы порасспросить его, прежде чем он исчезнет. Она понимала, что говорит с призраком, но не могла заставить себя изменить свое поведение.
