— Старые друзья говорят друг другу все, что хотят, Родни. Если я здесь останусь, то наговорю еще больше, так что я лучше пойду.
Он поднялся вслед за ней.
— Не надо… — затараторил он. — Я тебя подвезу, это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.
— Не будь напыщенным ослом, — сладеньким голоском сказала Оливия и пошла к автобусной остановке.
Сидя в автобусе, Оливия решила, что сердце ее… нет, не разбито. Правда, ее гордости был нанесен жестокий удар, и она чувствовала грусть, которая могла заставить Оливию — если она поддастся — переполниться жалостью к себе. Конечно, такое случается с тысячами девушек. Оливия должна была признаться, что считала Родни частью той милой и приятной жизни, которая была, пока не умер отец, и что надеялась как-то повернуть время вспять после того, как они с Родни поженятся. Она была влюблена в него, потом он стал больше, чем другом. Хотя в этой любви были приливы и отливы. Оливия никогда не отдавала своего сердца полностью — решила, что сделает это после свадьбы.
— Как можно быть такой глупой? — пробормотала Оливия, и строгая пара, сидевшая впереди, обернулась и уставилась на нее. — Я порадовалась раньше времени, — важно объявила Оливия и вышла на своей остановке. — Это, наверное, джин с тоником, — разговаривала сама с собой Оливия. — Или я в шоке. — Она отперла входную дверь и вошла. — Сделаю-ка я себе крепкий чай. Дверь в гостиную была приоткрыта.
— Ты рано вернулась, девочка, — сказала мама. — Родни с тобой?
Оливия просунула голову в дверь.
— Я приехала на автобусе. Собираюсь выпить чаю, тебе принести? — Она взглянула на бабушку в дальнем углу. — И тебе, бабуля?
— Ты ему отказала, — обвинительным тоном произнесла миссис Фицгиббон. — Пора бы взяться за ум, Оливия.
— Ты была права, бабушка, у него глаза слишком близко посажены, и он собирается жениться на дочке главы нескольких больших компаний.
— Поделом тебе! Что ты теперь собираешься делать?
— Поставить чайник и пить чай.
— Девочка, ты не слишком расстроилась? — с тревогой спросила мать. — Мы все думали, что он хочет жениться на тебе.
Оливия отпустила дверь, подошла к матери и чмокнула ее в щеку.
— Я ничуть не расстроилась. — Оливия говорила бодро и уверенно, потому что мать явно выглядела огорченной. В отличие от дочери она была маленькой и хрупкой женщиной, муж всю жизнь ее лелеял, и, несмотря на заботу Оливии, она до сих пор не оправилась от утраты. — Пойду приготовлю чай.
Вскоре Оливия уже сидела между ними двумя. Бабка принялась жаловаться, что нет денег, укоряла Оливию за то, что она потеряла работу и что неспособна выйти замуж.
— Ты такая большая, — брюзжала миссис Фицгиббон.
Оливия привыкла к подобным разговорам и не слушала; допив чай, она вышла, помыла посуду, приготовила поднос для бабушкиного завтрака, а также для их с мамой завтрака и наконец закрыла за собой дверь своей комнаты.
Вот теперь она выплачется от души.
Дебби оторвала взгляд от кучи папок на столе, когда открылась дверь и в регистратуру вошел мистер ван дер Эйслер. При виде его на безутешном лице девушки вспыхнула улыбка, но Дебби тут же встревоженно спросила:
— Я опять отослала не ту историю болезни? — И добавила: — Ничего не могу сделать правильно. А теперь, когда нет Оливии — она-то во всем разбиралась, — я совсем запуталась.
Он не спеша подошел к столу, взглянул на неровные стопки папок.
— Я думал, все становится проще, если привыкнуть и рассчитывать только на себя. Необходимы кое-какие записи, но это не к спеху. Вам надо все это разобрать до ухода домой?
Она кивнула.
— Уже почти пять, а я не решусь оставить их до завтра, с утра придет старая медсестра-задавала, будет приставать — где то да где се, будет пилить, что я перепутала такого-то с таким-то.
— Здесь работы на десять минут, — объявил мистер ван дер Эйслер. — Я разложу их в алфавитном порядке, а вы расставите по местам.
— Разло… вы хотите сказать, что поможете мне? Но никто никогда…
Он уже был занят работой, и она поступила, как он советовал.
— Вы, наверное, скучаете без Оливии, — заметил он.
— Еще бы!
— Она навещает вас? — спросил он ровным голосом.
— Нет, такое невезение — она далеко живет. У ее бабушки квартира в Излингтоне; им с мамой пришлось туда переехать после того, как умер отец, оставив их почти без средств. Это не Оливия мне рассказала. Обо всем, что касается личной жизни, она молчит как рыба. — Дебби засмеялась. — Не то что я.
Он подал еще несколько папок.
— А вы живете рядом с больницей?
— Пять минут ходьбы. Папа мой без работы, у мамы неполный день в супермаркете. Я до смерти боялась, что меня уволят. Оливия помалкивала, но секретарша сказала, что вроде бы она нашла другую работу. Эта дыра не для нее. Она из такой школы… Леди, одним словом. Классно разговаривает, если вы понимаете, о чем я.
Мистер ван дер Эйслер сказал, что понимает.
— Надо думать, в Излингтоне трудно найти работу.
— Тем более там, где живет ее бабка, — такая скучная улица, дома в ряд, тюлевые занавесочки.
И название уж такое вычурное — Силвестер-Кресент.
Тяжелые веки прикрыли огонек, возгоревшийся в глазах мистера ван дер Эйслера.
— Очень причудливое, — согласился доктор. Он вручил ей последнюю стопку папок, подождал, пока Дебби унесет ее и вернется, заказал нужную ему историю болезни, с доброй улыбкой выслушал благодарность Дебби и ушел с папкой под мышкой.
Дебби, облачившись в жакет, обратилась к аккуратным полкам:
— Вот тебе настоящий джентльмен! Приятно поболтали. Кто бы знал, как же тут стало скучно!
Мистер ван дер Эйслер, обсуждая завтрашний распорядок дня со старшим регистратором хирургии и операционной сестрой, добился от этой дамы неохотного согласия начать первую операцию на час раньше, в восемь утра, улыбнулся сестре так, что стареющее сердце забилось сильнее, и простился с персоналом.
— Этот мужчина из камня выжмет слезу, — заявила медсестра. — Не понимаю, как я согласилась.
Регистратор засмеялся.
— Если бы он поднажал, вы бы дали согласие открыть операционную даже в шесть. И мужчина великолепный, и хирург первоклассный! Ведь он у нас уже несколько недель? Внедрил новую технику, поделился с мистером Дженксом своими идеями, и оба отработали их, занимаясь случаем миссис Браун.
— Кажется, он скоро уезжает?
— Да, и мистер Дженкс поедет с ним на одну-две недели. — Регистратор собрался уходить. — Но он вернется, я не сомневаюсь. Он основательно изучает наши дела. Уже хирург с международной репутацией. Неплохо для человека в тридцать шесть лет.
