основания до уха.
– Дура ты, котенок, – мурлычет он весело и довольно, начиная расстегивать на ней кофточку, – ох и дура.
Он наблюдает за сменой эмоций на лице девушки, с пониманием и удовольствием. Он не дурак и знает, как она к нему относится. И смеется над ее жалкими попытками избавиться от него.
– Мне так тоже нравится. Словно пятнадцатилетняя девочка подо мной. – Смеется он между поцелуями, потом отрывается на минуту, опять оглядывает ее, медленно и тягуче, – Пиздец, я педофил, а? Заводит нереально.
Разорванная нетерпеливыми руками кофточка летит в сторону вместе с домашними штанами, Лида бессильно стонет в ставших требовательными и тяжелыми руках, выгибаясь от боли первого проникновения, от жадности грубых толчков, от тяжести горячего тела.
От собственной нежеланной реакции на его действия.
Ничего не вышло. Нет ей спасения.
И тем же вечером, наблюдая за выражением лица Влада, вышедшего из ванной с положительным тестом на беременность, который она по глупости не сожгла, не закопала в саду, а просто выбросила в мусорное ведро, Лида окончательно и бесповоротно понимает: она никогда от него не избавится.
Она в пожизненной клетке. Паутине.
И никто в этом не виноват, кроме нее.
Потому что доброта наказуема, теперь она это точно знает.
Когда Влад был совсем маленьким пиздюком и звался Владиком, нравилась ему одна сказка.
Не сказать, чтоб он был сильно избалован телеком, в детдоме этой хрени долго не водилось. Потом, правда, принесли спонсоры.
Телевизор честно простоял все выходные, и даже включенным. И даже детские мультики показывали. И сказку. По кругу гоняли для малышей одну и ту же видеокассету.
Ночью Владик пробрался в зал, заинтересовавшись шумом включенного телека. Он надеялся опять посмотреть ту сказку, что крутили днем, но там шло совсем другое кино.
Владик, переступая босыми ногами на холодном полу, какое-то время оторопело наблюдал, как движутся на экране голые тела, и как в такт происходящему прыгает на одном из старших пацанов девчонка, а затем ушел.
Это кино ему не показалось интересным.
А на следующей неделе телек забрали из зала в кабинет директора, и больше никаких сказок Владик не видел.
Но ему еще долгие, долгие годы снилась девочка с голубыми волосами, темными, красивыми глазами и аккуратным кукольным носиком.
Вся такая хорошенькая, чистенькая, правильная.
Во сне она улыбалась ему. Нежно. Очень нежно и доверчиво. Играла с ним, разговаривала.
И каждый раз он не хотел просыпаться, вываливаться в реальность, где приходилось не просто бороться за выживание, а буквально грызть зубами тех, кто хотел обидеть.
Маленького, невзрачного, хмурого волчонка обидеть хотели многие.
И это удавалось.
Пока не перестал звать по ночам маму, которая когда-то просто оставила его, трехлетку, на лавочке возле чужого подъезда, и не научился давать сдачи, используя свой малый рост для прыжка и вцепляясь острыми зубами во все, до чего мог дотянуться.
Волчонком, а позже, уважительно, Волком его называли до тех пор, пока не сделал себе первую татуировку – огромного дракона на все плечо и руку.
Тогда его впервые назвали Расписным. И тогда же он пошел по малолетке.
В тюрьме добавилось еще несколько, уже говорящих татух, и прозвище закрепилось.
Икону на спину и звезды на плечи Влад набил уже на взрослой зоне, куда загремел на пять лет за разбой.
И это было прямо по-божески.
В родном городе он появился очень удачно. Как раз в момент передела сфер влияний.
Его помнили еще по прошлым делам, легко приняли.
Ну а дальше природная цепкость, жестокость и упорство.
Влад уже давно не был мелким пиздюком, как-то неожиданно, даже для самого себя, превратившись в здоровенного, налитого бешеной, звериной силой, парня с тяжелым мутным взглядом и неприятной усмешкой.
Глядя на него, никто бы не подумал, что по ночам ему все так же снится девочка с голубыми волосами, нежная и по-кукольному миниатюрная.
Не девочка, девушка.
Словно она росла вместе с ним.
А, может, так и было?
Влад иногда думал, что та хрень, что прочитал он как-то от безделья в тюремной библиотеке, про параллельные миры, была правдой.
И где-то далеко, очень далеко, живет себе в своем кукольном мире милая чистенькая девочка. Растет, играет в куклы на зеленой лужайке, бегает с черным пуделем, воспитывает смешных носатых хулиганов.
А по ночам приходит к нему.
Только теперь не разговаривает с ним, просто появляясь в темном мареве сна, отгоняя кошмары, преследующие его еще со времен малолетки.
А он все тянется к ней, все хочет что-то сказать, спросить о чем-то, дотронуться. И никак, никак.
Это бесило больше всего.
Обычно после таких снов он просыпался в еще более мерзком настроении, чем обычно.
Но дышать становилось легче.
Когда людям Рафика удалось его подловить так, что ушел только чудом, Влад даже расслабился слегка.
Сначала бежал, потом шел, потом упал.
С облегчением.
Надеясь только, что она опять придет. Пусть в последний раз.
Она пришла.
И даже дотронулась до него.
Вот только в этот раз казалась почему-то старше. И волосы, длинные и пушистые, отдавали не голубизной, а пеплом. Тоже слегка голубоватым в приглушенном свете лампы.
Он смотрел на нее и не верил. Надо же, впервые она так явно, не в дымке, не через кошмар.
Прикасалась, и пальцы у нее были прохладными.
А потом пришло понимание, что это не сон.
На следующее утро он глядел на девчонку, не отрываясь. Не веря. Не соображая ничего от шока.
Пару раз пытался себя щипнуть побольнее, хотя бок и так дергало бешено, явно подтверждая, что на этом свете, на этом.
И девчонка, девочка из его снов, с голубыми волосами, чистыми чертами лица, тонкая и изящная, как кукла, тоже здесь, с ним, на этом свете. В этой комнате. И глаза отвести было невозможно.
На автомате он что-то говорил, дальним планом привычно прикидывая развитие событий.
В этом он был хорош.
Умел считать на несколько шагов вперед.
Жаль только, что курносые твари настолько непредсказуемые. Поэтому и не любил иметь с ними дела.
Пару дней требовалось отсидеться. Посмотреть, кто быстрее выползет из щели. И потом уже давить.
Дом девочки подходил идеально.
Да он бы в любом случае не ушел.
Только не теперь, когда она так близко, что даже зубы сводило от желания прикоснуться.
Не во сне.
Наяву.
Девочка Лида его боится. Это он понимал. Он бы тоже себя испугался.
Девочка Лида хочет, чтобы он ушел.
А вот это взбесило.
Вида, конечно, не показал, но…
Рожей не
